Александр Александрович Богданов - [64]

. Клебанер в данном случае имеет в виду содержание двух писем, которые он нашел в Архиве А. М. Горького в Москве (ИМЛИ): «Их сохранением мы обязаны, прежде всего, нежеланию А. М. Горького расстаться с ними. Заинтересовавшись письмом Базарова, он задержал его, чтобы вновь перечитать вместе с ответом Богданова. Копию ответного письма Богданова сопровождала приписка его жены: “Саша просит вернуть и эту копию, и письмо Базарова непременно и, если можно, поскорее. Н.”. Письма не были возвращены»[242]. Другие письма в конечном счете оказались в Риме, в конверте, подписанном «Базаров» самим Богдановым. Эта часть фонда Богданова в архиве Фонда Бассо содержит 13 документов: 5 писем Базарова, написанных Богданову (в 1908–1913 годах.), 6 копий писем, которые Богданов написал Базарову (в 1911–1913 годах, некоторые без указания даты), и два незаконченных черновика, которые Богданов, вероятно, оставил, чтобы в будущем проследить путь развития собственных идей. Я готовлю к публикации весь комплект этих документов, но в данной работе я в основном опираюсь на содержание двух из них: письмо Базарова от 25 мая 1911 года и ответ на него Богданова 26 июня 1911 года. В частности, основное внимание я уделю понятию подстановки, одному из центральных понятий в эмпириомонизме. Я исследую, как Богданов использовал это понятие в своем очерке «Страна идолов и философия марксизма» в 1908 году и как это конкретное использование концепта «подстановка» привело к его философскому диспуту с Базаровым. Наконец, я покажу, как в последующие годы Богданов отказался от понятия «подстановка» внутри опыта и принял идею организации реальности, подготовив таким образом свой переход от эмпириомонизма к тектологии.

Опыт и подстановка

Эмпириомонизм базируется на центральном понятии опыта: по утверждению Богданова, непосредственное чувственное восприятие в виде ощущений является основой любого возможного знания, в действительности любого взаимодействия человека с реальностью. Как таковые, они представляют собой «психические явления» и существуют лишь для человека, их испытывающего. Они становятся «физическими явлениями» через подстановку, а именно посредством применения организующей модели, которая «согласована» у «co-человеков», «в чем и заключается “объективность”, т. е. общезначимость этих комплексов и их соотношений»[243].

Концепция подстановки объясняет, как человеческий коллектив в определенную эпоху реагирует на практические и теоретические нужды для достижения гармоничной и единой картины мира. Когда в их картине мира есть пробелы, люди стремятся заполнить эти пробелы через подстановку, что всегда условно и относительно, и в процессе эволюции мысли на смену ей приходит другая подстановка[244]. «Подстановка» обеспечивает цельность картины мира за счет того, что непосредственный опыт замещается чем-то другим, тем, что нельзя познать непосредственно опытом, но что в этот самый момент становится существенным и неизбежным аспектом самого опыта. Например, мы «подставляем» под свое непосредственное восприятие ощущения солнечного света и тепла идею небесного тела с определенными характеристиками, т. е. солнца. Такая подстановка дает нам возможность общаться с другими людьми в рамках общего поля опыта. Она также создает взаимоотношения между различными явлениями, позволяя нам таким образом выстроить гармоничную картину мира, с помощью которой мы взаимодействуем с реальностью.

По Богданову, как в онтогенезе, так и в филогенезе подстановка сперва является чисто антропоморфной. Однако по мере развития эволюции видов и отдельных индивидов она становится все менее и менее таковой. На первом этапе человеческой истории древние люди подставляли под непосредственный опыт психическое и думали, что цельность и смысл всего происходящего имеют духовную основу. Это было время «всеобщего анимизма, поэтического одухотворения природы, пантеизма, панпсихизма». На втором этапе пробелы в интерсубъективной картине мира люди заполнили чем-то физическим. Например, механическую теорию теплоты подставили под «анимистический» способ понимания и объяснения тепловых ощущений. На третьем этапе наивные материалисты подставили под непосредственный опыт физическое (что до тех пор считалось «психическим»), предоставив таким образом механистическое объяснение знания, эмоций и психических явлений в целом. На четвертом этапе человеческой истории нечто «метафизически-неопределенное» было подставлено как под физическое, так и психическое[245]: «вещь в себе», которая была призвана объединить человеческую картину мира на общей основе. Здесь Богданов, очевидно, не думал о кантовской «вещи в себе» как о Grenzbegriff (предельном понятии) чистой аргументации; скорее, он говорил о фетишистском использовании такого понятия в русском ортодоксальном марксизме в манере Плеханова[246].

К этим разным видам «подстановки» Богданов добавил пятый, превосходящий все остальные, над которым он сам работал в начале ХХ века: «подстановку эмпирически-неопределенного под физические, неорганизованные процессы». Другими словами, «теории, стремящиеся к “чистому описанию” в абстрактно-монистических схемах и признающие “объективный” характер фактов, подлежащих описанию»