Александр Александрович Богданов - [119]

Напомним, что Ленин и Богданов не только по-разному оценивали политическую ситуацию в России и перспективы революционного движения после поражения первой российской революции, что приводило их к различным позициям в спорах о дальнейшей тактике партии, в частности о думской тактике социал-демократии, но и делали разные выводы из уроков революции 1905–1907 годов. Ленин продолжал делать ставку на централизованную партию, в которой все указания местным организациям раздаются из центра, сосредоточившего в себе партийных «мыслителей». А Богданов считал необходимым как можно более широкое привлечение в партию рабочих, но не в качестве статистов, выполняющих указания центра, а в качестве сознательных работников, новых лидеров, способных прийти на смену отшатнувшейся и «выбитой» арестами, ссылками и эмиграцией партийной интеллигенции. Отсюда – его ставка на партийную школу для рабочих, в которой ленинцы увидели угрозу своему руководящему положению в партии.

Богдановская идея о подготовке новых лидеров из рабочей среды, которые должны прийти на смену старым, не могла не взволновать Ленина. И если на III съезде РСДРП при обсуждении резолюции «об отношениях рабочих и интеллигенции в социал-демократических организациях», в которой подчеркивалось «сочувственное отношение» партии к «демократическому принципу организации» и необходимость «практических шагов к возможному осуществлению выборного начала», Ленин и Богданов выступали единым фронтом (на 19-м заседании ее проект был представлен съезду в виде «резолюции тт. Ленина и Максимова»[681]), то в 1909 году Ленин ополчился на Каприйскую школу как на предприятие «шайки авантюристов», «компании обиженных литераторов, непризнанных философов и осмеянных богостроителей, которая запрятала свою так наз. “школу” от партии»[682]. Верный своему принципу не отделять личное от общественного, в феврале 1909 года «на почве партийных разногласий Ленин порывает личные отношения с Н. Максимовым (А. А. Богдановым)»[683]. Причем «личные и внешнетоварищеские отношения» он прерывает без «партийно-обязательного», по мнению Богданова, «в таких случаях предупреждения, письменного или через товарищей». Ввиду того, что это был первый такого рода случай, Богданов «ограничился словесным заявлением тов. Ленину о том, что считает его поступок некорректным». Остальных же товарищей «во избежание печальных недоразумений» Богданов через Г. Е. Зиновьева предупредил, что «в случае, если бы подобная некорректность была бы кем-нибудь повторена, то он в тот момент чувствовал бы себя свободным от всяких товарищеских и общечеловеческих обычаев и норм в отношении к тому лицу»[684]. К размышлениям о внутрифракционной борьбе в большевизме в 1909–1910 годов Богданов неоднократно возвращался в своих записных книжках и трактовал ее прежде всего как «борьбу за единое личное руководство». Полагая, что была «объективная неизбежность и реальная полезность этого некрасивого эпизода», он задавался вопросом: «Был ли “он” (В. И. Ленин. – А. М.) прав? Или другая сторона?» Ответ его был нетривиален и диалектичен: «Оба были правы объективно – в разном масштабе. В национально-партийном Б. являлся вредным революционером, подрывающим основы, в общечеловеческом – представителем высшего типа культуры». Богданов признавался, что «в то время к своему счастью не понимал этого (специального – за единол[ичное] руководство) смысла борьбы, иначе не уступил бы под первым предлогом, полагаясь на истину и будущее». Исходя из этой логики – логики борьбы за «единоличную диктатуру», Ленин, по мнению Богданова, «был объективно прав: таков был уровень его стада, это была необходимость; и единичные, случайно развившиеся сильные индив[идуально]сти европ[ейского] типа не могли столько прибавить, сколько отнять, подрывая самим своим сущ[ествова]нием в организации ее авторитарный тип связи – при его огранич[енном] образовании целые области “духа” его стада остались бы вне его контроля, под воздействием этих инд[ивидуально]стей. Отсюда попытка захватить и эти области, ребяческая, но через 10–15 лет имевшая успех, к[ото]рый свид[етельств]ует о поразительном умств[енном] рабстве (проф[ессо]ра цитир[уют] с благогов[ением] детскую книгу). Отн[ошение] к Мар[ксу] как показатель того, что суть была в инд[ивидуально]стях и компетентности»[685].

К сожалению, роль победившей в этом споре личности оказалась слишком велика в истории (а, может быть, если следовать логике Богданова, это тенденции исторического развития сложились таким образом, что выдвинули на первый план и дали столько власти этой конкретной личности), и раскол в большевизме, провозглашенный и организационно оформленный в июне 1909 года решениями Совещания расширенной редакции «Пролетария», не только не был разрушен или изжит, но, напротив, продолжал и в дальнейшем оказывать негативное влияние на жизнь большевистских партийных организаций. И с этой точки зрения слова В. В. Маяковского «Партия и Ленин – близнецы-братья» не являются таким уж большим художественным преувеличением, ибо выстроенная Лениным партия стала слепком его авторитарной личности, воспроизведенной в сотнях и сотнях маленьких вождей «местного значения» и породившей «вождя народов».