Алеет восток - [21]

— А нафиг тебе это чудо? Во-первых, тут подлинное германское изделие завода в Обердорфе найти, дай бог если один из тысячи — а прочие, это местный контрафакт (слово Стругацкому было незнакомо, но смысл понятен). И хорошо еще, если качество приемлемое, с казенного арсенала — а попадется кое-как склепанное из паршивого железа, из него стрельнешь, и будешь без пальцев, а то и без глаза! Во-вторых, даже оригинальный С-96, образца 1896 года, это по современной мерке, полный отстой, в сравнении даже с ТТ — баланс отвратительный, центр тяжести сильно вверх и вперед, после каждого выстрела здорово прицел сбивает, и быстро не поправить, поскольку ручка как от бачка унитаза, хват неудобный. То есть часто и метко стрелять нельзя, особенно в автоматическом варианте, если «Астра», М-712 — весь магазин за секунду вылетит, а с десяти шагов в слона не попадешь. И в-третьих, ты прикинь насколько быстрее в ТТ магазин сменить, чем в этой хрени заряжать из обоймы по-винтовочному! И все это еще в начале века было ясно — отчего, ты думаешь, маузер официально ни в одной армии мира на вооружении не состоял, ну разве что у немецких конных егерей? Да потому, что магазин в рукоятке изобрели лишь на «браунинге» модели 1900 года! В Россию же и китайцам спихивали по принципу «что нам негоже» — хотя для китаез он и впрямь был хорош, с пристегнутой кобурой-прикладом, как мини-карабин. Так и в этом качестве, наш АПС или немецкий «парабеллум артиллерийский» ему сто очков вперед дадут! В-четвертых, носить его очень неудобно, если по уставу справа и позади — то руку до подмышки тянуть придется, когда достаешь, длинный ведь ствол. Правильно надо — слева, рукояткой вперед, как саблю на перевязи, или на немецкий манер — «случай, когда жизнь дороже Устава».

Кроме маузера, господин караульный начальник был вооружен саблей (японским син-гунто), а вот бамбуковой палки, что держал в руках первый страж, у него не было — палка полагалась лишь рядовым, а сержанту самому бить не положено, для того у него уже подчиненные есть. Угодливо улыбаясь, кланяясь, и придерживая саблю, путающуюся в ногах, он засеменил впереди, приглашая гостей следовать за собой в чрево этого недоброго дома.

Атмосфера гнетущая, хотя криков пока не было слышно. В коридоре на втором этаже трое китайцев в форме били палкой четвертого — судя по мундиру, своего, за нерадивость. Увидев нас, бросили свое дело и застыли столбами — а наказуемый тут же сполз с лавки и, натягивая штаны, нырнул за угол. Трое палачей лишь взглянули ему вслед, но не преследовали — это было бы сочтено за непочтение к господам советским офицерам. Дежурный кто? Ага, вот этот, один из тройки. Переведи — советским господам угодно забрать тех, кто во «втором кругу» накопились — да, прямо сейчас!

Дежурный промяукал что-то в ответ — Стругацкий перевел, «почтение и повиновение» — и один из китайцев поспешил по коридору, приглашая следовать за собой, второй же бросился туда, куда сбежал битый палками — наверное, получив приказ найти, притащить обратно, продолжить экзекуцию. Это что, был гоминьдановский шпион? О, нет, большие московские господа, этот недостойный забыл сдать как положено изъятые у арестованных ценности. За что и был приговорен всего лишь к тридцати палкам — начальник, господин Мо, был в хорошем расположении духа

Во дворе стоял тяжелый дух отбросов, нечистот и немытого тела — как бывает, при скоплении нескольких сотен нищих бродяг. В дальнем конце обширного двора, или плаца, за хозпостройками торчала труба котельной, из нее шел дым, несмотря на жаркое лето.

— Опять трупы жгут — сказал Мазур — слава богу, не эпидемия. Лишь те, кто здоровьем слаб оказался. Тут места на кладбище нет, а уголь дешевый. Эй, ты (обращаясь к сопровождающему китайцу) — наш товар, кормили?

— Как положено, советский господина — промяукал тот — первый и второй разряды, по норме. Ну а третий, согласно инструкции!

— Ты смотри! — благодушно произнес Мазур — будете этих голодом морить, сами отправитесь туда.

Они смотрели на людей за проволокой как на скот. Стругацкому захотелось закричать — опомнитесь, ребята, это ведь такие же люди, как мы! И сейчас мы ведем себя как эсэсовцы в Майданеке, отбирая кому жить, а кому в газенваген! Даже не ради них, ради нас самих — чем мы тогда будем отличаться от нацистов? Для которых тоже ведь, свои были «камрады», а все прочие, унтерменши!

Территория, отгороженная проволокой, была разделена на три неравные части. Люди были набиты там, как в загон, под открытым небом — хотя с краю были и навесы от дождя. Первая часть, где посвободнее, и узники там выглядели посытее — беглецы с юга, кто заявили, что образованы, или какой-то профессией владеют — не кули! А также, члены их семей — женщины, тоже тут наличествующие, в таких же бесформенных и одноцветных штанах и блузах, как мужики, только по физиономии и различишь (Кунцевич снова произнес непонятное — вот когда стиль «унисекс» изобрели). Этих людей должны были передать в местную администрацию, в Департамент по трудоустройству — очень скоро их ждет своя койка в бараке, да не в общем, а «система коридорная» (в каких еще и в СССР в городах приличное число населения живет!), и положенный паек по карточкам, и главное, работа, дающая право остаться в маньчжурском раю — ну а через пять лет, по закону, в случае безупречной лояльности и поведения, и гражданство вместо вида на жительство. Во второй части были, кто лишь ожидал решения своей судьбы — ну а в третьей те, кого однозначно ждала депортация: правонарушители, за это лишенные паспортов, или по иным причинам признанные нежелательными элементами, или же те из беглецов с юга, кто солгали о наличии профессии, или же кто был признан «злостным», за оказание сопротивления полиции или попытку скрыться.