Альбом - [18]

Колокольчик над входной дверью неуверенно звякнул. Джек мгновенно сбросил ноги со стола и принял деловую позу, пытаясь разглядеть, кто же это там нарисовался в прямоугольнике солнечного сияния. В конце концов, глаза привыкли к яркому свету, и он разглядел даму весьма почтенных лет, тяжело дышащую, и держащуюся за дверной косяк. Похоже, старушке не помешало бы присесть. Джек устремился к ней со словами:

— Позвольте предложить вам опуститься на этот мягкий кожаный диван, — он аккуратно взял бабулю под локоть и медленно препроводил вглубь комнаты, где обычно ожидали выполненные заказы посетители. Та с кряхтеньем доковыляла до дивана и медленно перевела согбенное тело в сидячую позу. Джек заметил, что, несмотря на то, что в столь жаркий день она была облачена в теплый жакет поверх наглухо застегнутой блузки, на её лице не выступило ни капли пота. Похоже, кровь совсем не грела эту ходячую мумию.

— Ох, простите, молодой человек, ради Бога простите, — произнесла мумия слабым голосом и закашлялась. — Не надо было мне,… кхе… идти пешком эту остановку. Автобус-то ведь меня обогнал, и я его видела, когда из своего выходила, только сослепу не поняла, что это он. Очки, дуреха, надела для близи, а надо было для дали… А я и те, и другие всегда беру с собой, обязательно, как в моем возрасте-то без этого. Как без валидола. Да только, если ты вообще без очков, немудрено перепутать-то и не те одеть, ну я и одела. Смотрю, что-то желтеется, думала дерево, а это автобус в обратную сторону шёл. Мой-то ведь только отъехал, можно было бы сравнить, а я не догадалась. Да и опять же — очки не те. В очках для дали я бы всё поняла сразу…

Джек не знал, как остановить эту очково-автобусную белиберду и просто спросил:

— Так вы по какому, собственно, вопросу?

— Так ведь мне фотоателье надо, молодой человек.

— Это оно и есть.

— Да?… Позвольте… — старушка несмело обозрела окрестности, — как же это я?… Скоро девятый десяток пойдёт, совсем никудышная стала… В автобусе пассажиры все как один говорили, что выходить надо не здесь, а на следующей. И я послушалась. А потом все прохожие твердили, что надо было выходить на предыдущей остановке, и что тут совсем недалеко идти обратно. И я опять поверила. А сама — еле дошла. Хотела перейти улицу и поехать обратно, но всё-таки пошла. Да какое там, пошла — побежала. Вот дурочка-то… А теперь сама не понимаю, где оказалась.

— Вы в фотостудии «Лазурь». Осталось только выяснить зачем.

— Зачем?… Зачем… — старушка продолжала оглядываться, словно надеясь на какую-то подсказку. Наконец, она, похоже, что-то увидела в шкафу. — Ах, да! Есть у меня старая подруга Зельда. Н-да, старая… В моем возрасте все подруги — старые. Но с Зельдой мы знакомы очень давно, почти с пелёнок. В соседних колясках нас, можно сказать, возили. А коляски, скажу вам, молодой человек, в наши времена были совсем не те, что нынче. Я вот посмотрела, в какой моего правнука катают — это устройство посложнее автомобиля. Да что там, коляски, погремушки были другие. У меня была деревянная погремушка, представляете?… Вот память: не помню, что ела на завтрак, хотя сама его готовила, а какая погремушка у меня была в два года — помню. Зельда-то получше меня сохранилась. Крепкая ещё, руки не дрожат, глаза кое-как, но видят. Внуки ей младенцев доверяют, да. «Бабушка Зельда, подержи малыша!» И держит ведь! И убаюкает и спать положит. А я и чашку с чаем не всегда удержу. Она — замечательный человек. Недаром мой покойный муж, Джереми, всегда говорил, что таких людей, как Зельда, Господь подольше к себе не призывает. Она здесь, на Земле, больше душ спасла, чем любой священник. Ах, Джереми, Джереми… — она, наконец, ненадолго замолчала, видимо горюя по умершему супругу.

Джек не знал, что делать. С одной стороны, он испытал неловкость от того, что выслушивал откровения этой бабушки. Точнее, прабабушки. Похоже, она сама не понимала, что рассказывает и кому. С другой стороны, они ни на шаг не приблизились к цели её визита, и идиотизм бессмысленной беседы начинал его понемногу утомлять.

— Так что там с вашей подругой Зельдой? — всё-таки решился спросить он, когда заподозрил, что посетительница засыпает.

— Зельдой? — она посмотрела на него непонимающе, через мощные линзы очков. — А откуда вы знаете?… Простите, а вы вообще кто?

Вот только этого недоставало! Склероз во всей красе! Хотя, он, кажется, ей не представлялся… Минутку, у кого здесь склероз?

— Я Джек Клингер, хозяин этого заведения.

— Заведения… — она принялась в очередной раз осматривать салон.

— Ну да. Это фотоателье, и я здесь работаю. Только никак не возьму в толк, для чего вы сюда пришли?

— Фотоателье… Зельда… Ну конечно! У Зельды же скоро юбилей. Восемьдесят лет. Не каждый дотянет. Спасибо вам, э-э-э… Джек, что напомнили. Я хочу сделать ей подарок. Если сама доживу, конечно.

— Само собой, доживёте, — он постарался придать своему голосу наибольшую убеждённость. Во всяком случае, он надеялся, что она доживёт до конца их беседы. — Вы хотите, чтобы я отснял юбилейные торжества?

— Нет. На это и без нас с вами найдётся немало желающих. Но у Зельды есть множество старых, черно-белых ещё фотографий. Она хранит их в полиэтиленовых мешках. Это неудобно и, по-моему, глупо. Надеюсь, она меня простит. Ну что за радость, скажите, каждый раз их вытаскивать и раскладывать. А потом — обратно. Они царапаются, рвутся, истираются друг о друга. А ведь мы с ней так любим это всё смотреть. Наша молодость… Все такие красивые, сильные, здоровые. Живые… — она снова умолкла, сражённая очередным приступом воспоминаний.