Альбом красавцев - [12]

— Я не хочу с вами ссориться, Герасим Филиппович. Вы человек пожилой, положительный. Ведь я не прошу у вас больше того, что мне причитается по конвенции, правда? Но что мое, то мое!

— Верно! Оцей судак ваш? Ваш. И кушайте его себе на здоровьичко.

— Обождите. При чем здесь судак? Вы помните наши условия? Мы договорились, что я к вам буду направлять сочетающихся законным браком по церковному обряду на предмет заснятия оных на карточку. И вы с каждой карточки будете отчислять мне комиссию в размере десяти рублей. Был такой уговор?

— Ну, был.

— За это время я направил к вам четыре пары новобрачных, каковых вы, насколько мне известно, и засняли.

— Ну, заснял.

— Почему же вы не хотите платить причитающуюся мне комиссию в размере сорока рублей?

— Потому, что все четыре жинки без хфаты заснятые! — режет Герасим Филиппович.

Открыв от изумления рот, отец Дионисий часто моргает глазами и в полной растерянности вешает свою панаму на судачий хвост.

— При чем здесь фата? Какое значение имеет фата для наших с вами расчетов?

— То имеет значение, — веско говорит Герасим Филиппович, — что я им скидку дал. «Так полдюжины стоит двадцать целковых, а хотите, говорю, с хфатой сняться — платите тридцать, поскольку десятка попу пойдет за комиссию. А без хфаты возьму с вас пятнадцать. Нехай, говорю, горит моя пятерка! Коли уж, говорю, вы такое сотворили, что церковным обрядом обкрутились, то зачем же вам, говорю, хфотографическим документом дурость свою ще и припечатывать на долгие годы?»

Герасим Филиппович крутит головой, смеется и заканчивает:

— Усе чисто им разъяснил. Ох и плевались они, когда узнали про ваши руки загребущие, отец Дионисий! Можете квитки проверить — с каждой получено по пятнадцати. Так что причитается вам с меня, извините, шиш!

Отец Дионисий вскакивает так, как будто его ударили пониже спины электрическим током.

— Непотребный вы человек! — опять кричит он дискантом. — Зачем же вы в договор со мной вступали? Чтобы потом предать меня, подобно Иуде Искариотскому?!

Герасим Филиппович тоже поднимается и говорит тихо и очень серьезно:

— Вы, отец Дионисий, Июду тут не поминайте, вы коммерсант почище самого Июды! На его месте вы за Христа не тридцать сребреников, а раз в пять больше содрали бы. Я вам так скажу: я человек необразованный, Академию наук не заканчивал, но… разбираюсь кое в чем. Я, конечно, по слабости согласился тогда на вашу конвенцию. Почему, думаю, не подработать? А потом… неудобно мне стало. Жжет и жжет!.. Да и дочка меня засрамила. Она ж у меня, вы знаете, девица интеллигентная, десятилетку кончила, комсомолка, спектакли играет в кружке. И сам я тоже человек артельный. О моей художественной работе отзывы имеются…

Герасим Филиппович лезет в карман широких штанов, достает огромный рыжий бумажник и бережно извлекает из него сложенную вчетверо бумагу.

— Вот, пожалуйста, подивитесь! — гордо говорит он отцу Дионисию. — Гвардии сержант товарищ Куликов — одних медалей на груди пять штук — выражает гвардейскую благодарность за художественный снимок.

Герасим Филиппович надевает очки и читает отзыв, написанный красочно и пространно. Кончается он так: «Не только я сам себя угадал на карточке, но и родная мать меня тоже признала!»

— Это он в шутку! — поясняет Чубченко и, пряча бумажник, решительно заявляет: — Идите до дому, отец Дионисий, конвенция наша порвана. Вы дурман разводите — це дило ваше, а людей не путайте в свою коммерцию.

Подхватив кошелку, отец Дионисий молча уходит. Но, пройдя пять шагов, не выдерживает, оборачивается и дрожащим от негодования дисканточком возвещает:

— Бог вас накажет, Герасим Филиппович, за ваше пренебрежение и дерзость. И дочку вашу накажет!

— Идите, идите себе! Не выгорели у него четыре десятки — он и раскудахтался.

— Как вы смеете так говорить о духовном пастыре, ничтожный вы человек!

— А вы мне не пастырь. Вы мне пластырь липучий.

Отец Дионисий переходит на другую сторону улицы и, стоя на тротуаре, начинает призывать кары небесные на голову члена артели «Фотограф-художник».

Собираются любопытные, слушают, смеются.

Выждав, когда отец Дионисий на секунду замолкает, чтобы набрать в грудь воздуху, Герасим Филиппович, презрительно усмехаясь, бросает:

— Темнота!

И поворачивается к разъяренному противнику спиной.

Конвенция разорвана окончательно и бесповоротно.

Паноптикум

Открыт паноптикум печальный.

Александр Блок

Мы открываем для всеобщего обозрения наш паноптикум.

Его экспонаты — живые, из плоти и крови, фигуры современных западных мракобесов. Разумеется, они не олицетворяют собой целиком всю современную западную культуру. Но их разнообразное обилие — красноречивое свидетельство того, что эта самая культура вступила в стадию кризисного загнивания.

Каждый мракобес снабжен порядковым номером в нашем каталоге, каждый назван по имени.

В общем, смотрите и читайте!

Три попа и черт

(Экспонат № 1)

— Что за черт! — скажет читатель, рассматривая экспонат № 1. — Почему у вас тут три попа обнимаются с дьяволом?

Минуточку! Даем объяснение.

Здесь изображен английский священник каноник Фредерик Тиндэлл, глава богословского колледжа в Солсбери, преподобный Джон Бэрли из Клоктана-он-Си и каноник Смит из Кента.