Альбион - [15]

Он протянул вперёд руки и обнял её за бёдра, крепко прижавшись к её ногам, ощущая упругость её плоти и пытаясь рассказать ей о тяжести предстоящего ему испытания. Ему хотелось помочь ей найти путь избежать всего этого, но она была права: что бы он ни сделал, ей и жителям деревни будет только хуже. Даже если бы у него было оружие, он убил бы лишь нескольких эллонских солдат до того, как был бы убит сам. А затем началась бы резня. Сейчас он лишь надеялся, что у Майны хватит душевных сил вынести всё это.

Наконец она произнесла:

— Мне пора идти. Меня ждут родители. Что бы ни случилось — не паникуй, и всё обойдётся.

Она оттолкнула его руки. Он поднял голову и увидел улыбку на её лице, но на глазах у неё были слёзы.

— Всё будет хорошо, — тихо сказала она. — Правда, всё будет хорошо.

— Не верю…

— Прошу тебя, поверь. Твоя жизнь и наши жизни — всё зависит от этого.

Она часто заморгала и вытерла глаза рукавом. Её лицо выглядело по-другому, когда Терман смотрел на неё снизу вверх. Подбородок и нос казались большими, а лоб — маленьким. Он положил руку ей на плечо и тянул её вниз до тех пор, пока их лица не поравнялись.

— Мне было так хорошо, когда ты поцеловала меня. Поцелуй меня снова.

Она поцеловала его в лоб и осторожно встала, нагнув голову, чтобы не задеть крышу. Она подошла к лестнице, спустилась на несколько ступенек и сказала, не глядя на него:

— Не притворяйся, что любишь меня. Иначе причинишь боль не только мне, но и себе. Но я рада нашей дружбе.

Она ушла.

Внезапно Терман остался один. Дверь на чердак закрылась, и он услышал, как убирают лестницу. Затем послышалось какое-то шуршание. Он решил, что это Ланц, Гред и Майна вытирают швабрами края отверстия, ведущего на чердак, чтобы оно было менее заметным.

Вскоре он обнаружил, что может даже привстать, согнув ноги в коленях, и, упёршись локтями в подоконник, смотреть сквозь чердачное окно. Он знал, что не сможет долго стоять в таком положении и ему придётся мобилизовать всю силу воли, чтобы не шевелиться, когда солдаты войдут в дом. И всё же ему хотелось наблюдать за развитием событий.

Прилетел кроншнеп и сел на крышу прямо возле окна, глядя на него с интересом. Терман прогнал птицу. Больше ничего интересного не происходило: унылые поля и медленно передвигающиеся по ним женщины и дети. Вид из окна его комнаты был точно таким же, за исключением высокого цилиндрического сооружения из грубо отёсанного белого камня, которое служило, по всей видимости, деревенским амбаром. С этой стороны границей долины служила опушка большого хвойного леса. Над деревьями парило маленькое облачко. Оно было белым, почти прозрачным и не носило никаких признаков дождя. Ветер медленно, словно нехотя, тащил его по небу. Терман почувствовал, что его грязная одежда, которая стала ещё грязнее от пребывания на чердаке, неприятно прилипает к груди, животу и ягодицам. Он знал, что от него страшно воняет, но запаха не чувствовал.

«Что для меня Майна?» — подумал он. Он вспомнил её в луче света из чердачного окна. Она казалась ему тогда очень красивой. На его родине она, скорее всего, вышла бы замуж за богатого купца или, если бы захотела, стала придворной куртизанкой. Она могла бы добиться и чего-нибудь ещё… Белла выбрала это самое чего-нибудь, стала полноправным членом экипажа корабля и погибла. Она превратилась в это, которое без особых церемоний было зарыто на поле в неглубокой могиле. Кому из них лучше, ей или Майне? «Конечно, ей, — решил он, — для Беллы всё уже кончилось, а страдания Майны будут длиться ещё долго — всю её жизнь».

Он устроился поудобнее, отклонившись назад и ухватившись руками за подоконник. «Я мог бы изменить здесь всё, — подумал он, — мог бы помочь Майне и всем остальным узнать, как должны жить люди. Но я не могу начать прямо сейчас. Я должен подождать… Подождать, пока вернутся силы». Он посмотрел на свои тонкие белые руки. «Тогда я раздобуду меч и поведу этих людей к свободе, а затем… А что затем? Стану их новым Деспотом? Стану новой Эллонией?»

Он снова вспомнил о Майне, о том, как она выглядела совсем недавно, когда стояла вот тут, на чердаке. Нет, дело не в том, как она выглядела, не только в том. Важно то, никой она была. Если бы она была его сестрой, он любил бы её, как брат сестру: её серые глаза и выступающий подбородок не имели бы такого значения. Но она не сестра ему. Он был влюблён, но не любил её.

Он понимал причины этого.

«О, как бы я хотел…»

Его мысли пошли по кругу. Может, он всё-таки любил её? Может, именно в этом и крылась разгадка? Ведь, что бы он себе ни говорил — на самом деле он любил её, и из-за этого мысли его возвращались всё время к одному и тому же. Чем больше он думал о ней, тем больше он любил её, и…

До него дошло дуновение ветра, и он прервал свой полусонный мысленный монолог. Он приподнялся и посмотрел в окно.

В это самое время он услышал звуки трубы. Лицо Термана скривилось — он довольно неплохо играл на музыкальных инструментах.

Звук повторился. На этот раз он услышал стук копыт, а через некоторое время даже звон колокольчиков на сбруе лошадей.

Теперь надо было быть осторожным. Изо всех сил стараясь не шуметь, он подтащил один из ящиков к окну и сел на него. Он перевёл дыхание и напряжённо вгляделся в серый прямоугольник окна.