Альбина и мужчины-псы - [3]

Несколько месяцев протекли незаметно, как течет спокойная река. Поскольку Каракатица не верила ни в какого бога, чтобы поблагодарить кого-нибудь за неожиданную милость, она водрузила над дверью чучело попугая, а под ним - семисвечник.

- Святая птица, если все это должно закончиться, то пусть конец придет как можно позже!

Может быть, Каракатица ошиблась в птице или та оказалась глухой, но только через некоторое время перед лавкой торжественно возникли четыре карабинера с ордером на арест.

- Гражданка такая-то, владелец Испанского клуба обвиняет вас в вооруженном нападении и торговле кокаином. Идите с нами, а иначе, мы поведем вас силой.

- Три года, как этому мудаку арагонцу сломали ребра! И вот он решил отомстить! Альбина, а как же ты? Ты даже зуба не сумеешь вырвать... А ведь меня могут продержать долго: с этими ребятами шутки плохи.

- Не волнуйся, Каракатица, я не умею обращаться с щипцами, но зато дружу с ножницами.

И Альбина, повысив голос, спросила самых изнуренных шахтеров:

- Кто будет стричься у меня?

Те рявкнули в один голос: «Я!», выплюнув при этом клочки ваты, затыкавшие дырки во рту.

Предварительное заключение продлилось сорок дней. Поскольку ни один член клуба не пожелал уронить свое доброе имя и выступить свидетелем, а ребра арагонца давно уже срослись, то Каракатицу освободили - к большому облегчению карабинеров, не выносивших сопения этой мерзкой паучихи в углу одиночной камеры.

Каракатица протерла глаза. И вот это - ее маленькая контора по удалению зубов? Скромный когда-то фасад был выкрашен в лиловый цвет; на месте хилой деревянной двери - металлическая

штора; над окном раскачивался красный фонарь. Включенный на полную мощность граммофон играл что-то вроде болеро. Каракатица прикрыла веки, будто встретилась с покойником, и заглянула внутрь. Множество молчаливых, неподвижных мужчин, по виду - впавших в транс, глядели в угол комнаты, где, стоя на деревянной бочке, Альбина  в крошечных трусиках демонстрировала свои необъятные груди и покачивала бедрами в такт музыке. Время от времени кто-нибудь поднимался и сомнамбулически брел через комнату - засунуть купюру за резинку Альбининого одеяния. Несмотря на темноту, комната освещалась одним только попугайским семисвечником: белизна Альбины разгоняла мрак.

Каракатица приготовилась было издать свой обезьяний крик, разгонявший блох. Однако ее остановил взгляд Альбины, чьи розовые белки ярко блестели. Великанша спустилась с бочки и прошла между посетителями; те расступились перед белой  плотью, как перед раскаленным железом. Подойдя к Каракатице, Альбина встала на колени и начала целовать ей пальцы на ногах.

- Хозяйка вернулась!

Публика зааплодировала. Каракатица, изображая на лице улыбку, скорчила совсем уж невероятную гримасу.

- Друзья, на сегодня закончено! Приходите завтра с утра, придумаем что-нибудь получше!

Не двигаясь, шахтеры устремили на Альбину вопросительный взгляд. Та подтвердила:

- Все, расходимся!

Мужчины повиновались без тени возмущения.

Обе женщины подсчитали, что в комнате четыре на шесть метров могут поместиться стоя, притиснутые друг к другу, больше ста человек. Надо было лишь оставить немного места для движений рук, чтобы зрители могли пить красноватую мистелу, - Каракатица готовила ее просто отменно. Мистелу делали так: в воду клали сахар и корицу, затем доводили до кипения - и когда она коричневела, добавляли водки.

Кроме того, решено было купить вертелы, что­бы жарить разное мясо - вымя, сердце, почки, печенку, филейные части. Каракатица гордо намалевала на вывеске: «Клуб Идеал» и прибила ее к лиловому фасаду. Вместо бочки в углу комнаты соорудили треугольную платформу. И в довершение всего, трусики Альбины теперь были усеяны серебристыми блестками.

Клиенты - угрюмые шахтеры с тусклым взглядом и каменными лицами, - заполняли комнату и замирали под гипнозом белой богини. Мистела была крепкой: после дюжины стаканов у человека подгибались ноги. Он шатался, пускал слюни, но

поддерживался в стоячем положении теми, кто выпил поменьше. Поздно ночью Каракатица прекращала разносить мясо и выпивку, выключала граммофон и накидывала на Альбину черное покрывало, словно на гипсовую статую. Горняки выползали задом наперед, долго прощаясь и крестясь напоследок. Компаньонки окуривали помещение,

считали выручку, прятали ее за попугаем.

Дни скользили отныне мягко, точно шелк. Мужчины воистину обожествляли Альбину. Ни один из них, сколько бы ни выпил, не позволял себе оскорбить живую Мадонну. Каракатица, осознав всю глубину их экстаза - где вульгарное желание претворялось в подобие мистического поклонения - стала прислуживать в священнической рясе. Работа начиналась в восемь вечера, а заканчивалась в шесть утра. Женщины вставали поздно и шли на пляж; Альбина часами собирала агаты. Иногда в поисках красных камешков они забредали далеко между пустынных скал. Каракатица безмерно радовалась: ее, совершенно нечувствительную к природе, занимала лишь собственная смерть, а незамутненный взгляд Альбины, для которой все было чудом, открывал ей мир. Благодаря этому невинному обожанию, этому переживанию каждой секунды как высшего счастья, Каракатица впервые пригляделась к благожелательному свету звезд, оценила траурную красоту жаб, прислушалась к песне тунца, объясняющегося в любви к океану, поняла, что тени мух - это буквы священного алфавита, узнала, что от каждого камня исходит свой особый запах. Дело в том, что по-детски непосредственная Альбина видела мир навыворот, будто ее подвесили за ноги. Слушая птичье чириканье, она рассуждала: