Альбина - [29]

Эверард говорил о записке, которую граф Максимилиан прислал на имя Джонатана. Эта записка, как драгоценный акт, хранилась в красной комнате, куда Эверард направил теперь свои шаги, мечтая о счастливом результате придуманной хитрости. Но только он переступил через порог своей комнаты, как явился перед ним мрачный, одетый в траурное платье граф Максимилиан. Эверард невольно вздрогнул.

Граф Максимилиан принадлежал к разряду тех дипломатов, для которых прямая линия кажется самым длинным путем от одной точки к другой. Наблюдая со стороны приемы и голос графа, можно было бы угадать, что под своими оборотами и перифразами он таил какую-то цель, которой не терял из вида; казалось, он хотел изучить своего сына, прежде чем произнесет таинственное слово, которым, как искусный дипломат, он думал заключить свою речь.

— Граф!.. — проговорил изумленный Эверард.

— Называйте меня отцом, Эверард, — отвечал Максимилиан. — Обнимите меня, сын мой.

Эверард не трогался с места.

— Я спешил увидеть вас, — продолжал граф, — и для этого приехал из Вены в четыре дня.

— Чтобы увидеть меня! — произнес со смущением Эверард. — И для того вы оставили Вену?

— Да, сын мой, три года я не виделся с вами, три года скучные политические занятия задерживали меня в Вене, вдали от вас. Но позвольте мне сказать вам комплимент: я оставил вас ребенком и теперь вижу прекрасным юношей. Ваш мужественный и приятный вид восхищает меня, мое сердце наполняется чувствами радости и родительской гордости.

— Граф, — сказал Эверард, — если бы я мог верить вам, ваши слова осчастливили бы меня.

Эверард не мог опомниться от изумления. Ужели в самом деле он слышал эти ласковые, нежные слова от графа Максимилиана? Но его сердце билось от какого-то зловещего предчувствия; он боялся верить искренности своего отца, который, со своей стороны, подмечал на лице молодого человека впечатление от своих слов. Странно было видеть, как эти люди, питавшие взаимную антипатию, обнялись друг с другом.

— Да, Эверард, — продолжал граф, вперив в своего сына испытующий взор, — вы не можете представить, с каким самодовольством я приближался к замку и с какою радостью увидел своего сына, к которому я был так несправедлив, но который, верно, простит мне это забвение, если узнает мое тяжкое горе. В своем уединении, Эверард, вы не могли познакомиться ни с науками, ни с людьми — я жалею об этом от всего сердца, но время еще не ушло. Вот, — прибавил граф, — знаменитый ученый Блазиус, которого я привез с собою из Вены; он поможет получить необходимое вам образование.

В эту минуту вошел в комнату человек высокого роста, сухощавый, с угрюмым видом. С глубоким почтением он поклонился Эверарду и пробормотал какие-то слова, из которых будущий воспитанник расслышал только «милостивый государь» и «преданность».

«А, — подумал Эверард, — им хочется узнать, остался ли я по-прежнему дикарем, невежею или, по какому-нибудь случаю, не сделался ли опасным для самолюбивых планов графа. Счастливая минута! Надо бросить искру подозрения и показать, что в случае нужды я могу идти наперекор их планам».

— Батюшка, — отвечал молодой человек, поклонившись графу, — примите мою искреннюю признательность за вашу родительскую заботливость о бедном отшельнике, который давно томится желанием быть посвященным в тайны науки.

— Этот упрек скорее должен пасть на меня, чем на вас, — возразил Максимилиан, — но все это можно поправить, не правда ли, доктор?

— Без малейшего сомнения, — отвечал профессор, — без малейшего сомнения, и мне в тысячу раз приятнее иметь дело с человеком, совершенно не посвященным в тайны науки, чем с людьми, напитанными ложными началами; мне надо будет все строить, но не перестраивать, а это уже много значит. Историю, языки, философию — все начнем мы с основных элементов.

— Чтобы не тратить времени, — возразил Эверард, стараясь прочитать на лице графа действие своих слов, — чтобы не тратить времени, мы лучше примемся за высшие начала, почтенный профессор. В истории, например, я, кажется, не имею нужды изучать факты, но с таким умным человеком, как вы, мне будет приятно проследить идеи, выражающиеся во всемирных событиях. В этом случае кому вы отдаете предпочтение, Гердеру или Боссюэту?

Максимилиан и Блазиус с удивлением посмотрели друг на друга.

— Что касается языков, — продолжал Эверард, — я порядочно знаю французский и английский, могу, по крайней мере, читать Мольера и Шекспира, но если вам будем угодно объяснить мне идеи этих великих гениев, познакомить меня с их духом, в таком случае обещаю вам, доктор, вы найдете во мне если не слишком понятливого, то, по крайней мере, самого усердного ученика.

— Эверард! — вскричал изумленный граф. — Кто научил вас такой мудрости в вашем уединении?

— Само уединение, — отвечал Эверард. — Да, я брал из нашей библиотеки книги, уходил с ними в лес и в каком-нибудь уединенном месте предавался чтению и размышлению. Без сомнения, мои успехи были сопряжены с большими трудностями, но терпение восторжествовало над всем. Я уверен, что могу явиться на испытание в каком-нибудь из наших университетов, и если бы даже осмелился явиться ко двору, не заставил бы вас, батюшка, краснеть, напротив, сделал бы, быть может, вам честь.