Альбина - [24]

— Ах, Эверард, как давно мы не виделись с вами! Мы так беспокоились о вас. Но теперь мы опять вместе! — сказала девушка.

В это время подошел к своим детям егермейстер.

— Наконец наш путешественник возвратился! — сказал Джонатан. — Вы, Эверард, я думаю, и не знаете, что в ваше отсутствие граф Максимилиан, ваш отец, посетил замок и непременно хотел видеть вас, но, не дождавшись, опять уехал в Вену.

— Уехал? — вскричал Эверард.

— Ну да, уехал нынче утром; и, надо признаться, при отъезде не промолвил о вас ни слова.

— Уехал! — повторял Эверард. — Уехал!

— Он уехал, но зато возвратились вы, — сказала Роземонда.

Эверард взглянул на нее с каким-то смущением; она потупила взор и улыбнулась.

— И так как наш путешественник возвратился, — прибавил Джонатан, — то вы можете прогуливаться вместе, если хотите. Уже восемь дней, Роземонда, я гуляю с тобою да рассказываю тебе истории, а мое ружье отдыхает. Вы, Эверард, займете мое место и покажете Роземонде очаровательные места нашего леса; они знакомы вам больше, чем мне. Быть может, вы еще не завтракали? Так позавтракаете вместе. Роземонда запаслась всем, что нужно. Теперь я оставляю вас, мои друзья.

Егермейстер положил на плечо ружье и скрылся за деревьями. Роземонда и Эверард стояли некоторое время молча. Наконец Роземонда прервала это безмолвие.

— Теперь время завтракать, Эверард, — сказала она. — Сядемте на этой лужайке, под тенью ветвистого дуба. Во время нашего завтрака мы будем наслаждаться концертом птиц.

Эверард привязал к дереву лошадь, между тем как Роземонда положила на траву всю провизию. Во время завтрака юные друзья сначала едва могли сказать несколько слов, но потом их беседа оживилась взаимным излиянием заветных мыслей и чувств.

— После завтрака, — сказала Роземонда, — вы укажете мне любимые части этого леса, не правда ли, Эверард? Вы не соскучитесь быть моим товарищем?

— Мне соскучиться! — вскричал Эверард.

— Но вы не любите быть вместе, удаляетесь от меня, я заметила это, и мне стало так грустно.

— Вам грустно, Роземонда!

— Да. Я всегда помнила прежние дни, и мне казалось, что в этой пустыне, тихой и прекрасной, как Эдем, будет продолжаться сладкая дружба нашего детства. Я мечтала о каком-то романе вроде Павла и Виргинии, — прибавила она, вспыхнув ярким румянцем.

— Что это за роман? — спросил Эверард.

— Это прелестная книга Бернардена де Сен-Пьера. Я мечтала о каком-то счастье. Но я увидела, что все это было не более как самообольщение. Я протянула вам руку как брату, а вы встретили меня как чужую. Я уверена, что это не гордость; батюшка всегда говорит, что у вас самое благородное сердце. Отчего же происходит ваша холодность?

— О! Это не холодность, — с живостью возразил Эверард, — но, вы знаете, я дикарь, я воспитанник этих лесов, и ваше присутствие смущает меня, как явление неземного существа.

— Эверард, — снова начала Роземонда, — устраните подобные мысли; я скажу вам откровенно, в простоте моего сердца, что желаю видеть в вас друга и товарища. Мы можем быть вместе, для чего же нам разлучаться? Священное воспоминание о наших матерях освящает нашу взаимную привязанность. Я прошу вас быть моим братом. Хотите ли вы?

— Хочу ли! О, я постараюсь заслужить вашу дружбу! Я краснею от воспоминания, что встретил вас с таким страхом, с такою робостью.

— Эверард, ваши слова успокоили мое сердце. Теперь я знаю, почему вы избегали встречи со мною…

— Я даже хотел оставить навсегда замок и родную Германию, — прибавил Эверард, — если бы Провидение не послало мне вас в эту минуту.

— А теперь вы останетесь, — с радостью произнесла Роземонда. — Но что с вами? О чем вы думаете?

— Я думаю, — отвечал юноша, — что не одна робость, не одна дикость заставляли меня удалиться отсюда. Здесь был мой отец… но он уехал. Было и еще…

— Что такое? — с беспокойством спросила Роземонда.

Настало молчание. Эверард погрузился в размышления и с задумчивым видом покачал головою.

— Роземонда! Роземонда! — сказал он, — какое-то очарование влечет меня к вам, но внутренний голос говорит мне: беги! беги! Вы не понимаете меня? Но не судите обо мне, как о других; я живу особою жизнью. Видите, я говорю с вами так доверчиво. Да, но с этой доверчивостью смешивается какой-то страх; мое предчувствие говорит мне, что наша дружба доведет нас до какого-то несчастья. Лучше было бы мне удалиться отсюда, но я останусь здесь…

— Да, вы останетесь здесь, — сказала Роземонда, — и мы будем счастливы. Без вас я умерла бы от скуки, но вдвоем мы станем сообщать друг другу наши мысли и чувства, станем вместе читать, учиться. Вас, кажется, удивляют мои слова; вы считаете меня глупою девочкою, да? Но вы ошибаетесь: я знаю многое и могу понимать вас. Признаюсь, я не занималась ни латинским, ни греческим языками, как вы, и особенно не любила математики.

— Роземонда! Роземонда! А я решительно не знаю ничего, — со вздохом произнес печальный юноша.

— Что вы говорите?

— Да. Ваша мать и капеллан учили меня читать и писать, но они умерли, и я остался один; моим учителем была природа! Теперь я краснею от своего невежества.

— Возможно ли это? — вскричала Роземонда. — Я оскорбила вас невольно, простите меня.