Алая заря - [65]

— Да, это правда, — сказал Либертарий. — Радикальная буржуазия лучше, чем какие–нибудь другие элементы общества, может оказать нам поддержку. Инженеры, врачи, ученые–химики — все они исподволь готовят социальную революцию, так же как в свое время аристократия подготовила революцию политическую.

Друзья распрощались.

— Привет, товарищи! — сказал Либертарий.

— Привет!

Мануэль и Хуан направились домой

VI

Наивные страхи. — Благородные идальго. — Человек с площади Пуэрта–дель–Соль. — Загадочный Пассалаква

Среди всевозможных форм и разновидностей боязни, опасений, страхов и ужасов есть немало комичных и даже совсем нелепых.

Именно к этим последним можно отнести страх католиков перед масонами, республиканцев — перед иезуитами, анархистов — перед полицейскими и полицейских — перед анархистами. Страх ребенка перед букой не столь уж наивен, он имеет гораздо более серьезные основания, чем все перечисленные выше страхи.

Католика трудно убедить в том, что масонское братство напоминает собой нечто вроде общества любителей танцев; республиканец вряд ли поверит, что иезуиты — это всего–навсего невежественные и тщеславные монахи, которые корчат из себя поэтов и всюду лезут со своими отвратительными стишками, разыгрывают из себя ученых и при этом путают микроскоп с барометром.

Масон в глазах католика — это страшный человек: из полумрака масонской ложи он осуществляет свою крамольную деятельность, управляя целым воинством вольных каменщиков, над всеми ними стоит красный гроссмейстер, они располагают мощным арсеналом холодного оружия, всякого рода наугольников, треугольников и прочих побрякушек.

Иезуит в глазах республиканца — это расчетливый дипломат школы Макиавелли, ученый муж, кладезь мудрости и коварства.

Полицейский в глазах анархиста — это ловкий сыщик, коварный как дьявол; он то и дело меняет обличье, и никто не может его узнать; он тайно проникает на сборища в тавернах и клубах; он неусыпно стережет свою жертву.

Для полицейского же, наоборот, анархист является тем страшным человеком, ловким и коварным, который непрестанно подстерегает его самого.

Все они предполагают в своем противнике исключительную энергию и могущество.

Отчего же это происходит? От глупости, от романтической игры воображения или от желания придать побольше весу своей собственной персоне? Возможно, что от всех этих причин вместе взятых. Несомненно, католика трудно убедить в том, что широкое распространение антирелигиозных идей никак не связано с влиянием масонов и их многочисленных лож, а происходит лишь потому, что люди сами постепенно научаются думать и рассуждать; вряд ли кто–нибудь убедит республиканца в том, что влияние иезуитов зависит не от хитроумия и проницательности сынов святого Игнатия, а оттого, что нынешнее испанское общество является обществом юродивых и ханжей, целиком подпавших под власть пустосвятов.

Полицейские никак не могут понять, что анархистские покушения являются, как правило, индивидуальными террористическими актами, и потому ретиво ищут нити групповых заговоров; анархисты же никак не могут примириться с тем, что все они должны постоянно страдать от преследования полиции.

Кроме того, анархистов неотступно тревожила мысль об измене. Если верить им, то в любом месте, где собралось более пяти анархистов, почти всегда окажется один доносчик или предатель. На самом же деле часто случается так, что этот самый предатель вовсе и не предатель, а просто незадачливый парень, у которого ловкач полицейский, приняв вид свирепого бомбометателя, выуживает необходимые сведения, чтобы упрятать в тюрьму дюжину анархистов.

С приближением дня коронации газеты все больше стали болтать о том, будто в Мадрид готовятся прибыть иностранные полицейские агенты, дабы вкупе с местными властями следить, не приедут ли туда анархисты для осуществления своих коварных замыслов.

Нашелся человек, который, прочитав эти сообщения, решил, что на этом деле можно заработать. Человек этот был не какой–нибудь заурядный обыватель, а сам Сильвио Фернандес Трасканехо, человек с площади Пуэрта–дель–Соль, центра политической жизни столицы.

Среди многих более или менее прославленных Фернандесов наш Фернандес Трасканехо, человек с площади Пуэрта–дель–Соль, был, несомненно, самым знаменитым. Стоит вам только спросить о нем у кого–нибудь из завсегдатаев Восточного кафе или в одном из тех клубов, что собираются прямо на открытом воздухе, возле писсуаров на площади Пуэрта–дель–Соль, и сразу станет ясно, что все его отлично знают.

Это был высокий бородатый мужчина в мягкой широкополой мушкетерской шляпе, закрывавшей ему половину лица; летом он носил люстриновую куртку, зимой — засаленное пальто, но елейная улыбка и тросточка были постоянными его атрибутами во все времена года.

Это был голодранец, корчивший из себя маркиза.

— Знаете ли, я не терплю ничего половинчатого, говаривал он, — сегодня вы видите меня в лохмотьях, но завтра я могу быть элегантным до умопомрачительности.

Одевался человек с площади Пуэрта–дель–Соль, несомненно, с чужого плеча, а обувался в чужие обноски. Прежний владелец платья, очевидно, был толще нового, поэтому одежда болталась на нем как на вешалке; обувь наоборот, была рассчитана на меньший размер, я оттого, что каблук приходился на середину ступни, Трасханехо ходил прыгающей походкой, словно балерина.