Алая заря - [55]

Они подошли к селению, С небольшого холма городок был виден как на ладони. На одном из домов можно было рассмотреть надпись: «Дезинфекция».

— Это госпиталь Серро дель Пимьенто, — сказал Либертарий.

Они двинулись дальше. Над Мадридом вставало солнце. Волшебный свет разливался по земле; камни, деревья, крыши домов, башенки — все порозовело и потом постепенно стало золотиться.

Небо очистилось от облаков; рассеялся туман окутывавший Гвадаррамские горы; белые снежные вершины окрасились в розовато–красные тона; сильные, яркие Лучи солнца, попадавшие кое–где на песчаные откосы, казалось, накаляли их до красноты и плавили.

По дну какой–то канавы анархисты вышли на проспект Аренерос и добрались до улицы Росалес.

Оттуда открывался великолепный вид. Над рекой тянулись длинные белые полосы тумана; раскрашенные осенью деревья Каса–дель–Кампо образовали сплошной массив из охры и шафрана; тронутые лучами солнца медно–красные пирамиды тополей резко выделялись на фоне темно–зеленых сосен; дальние цепи гор окаймлялись сияющей кромкой, и голубое небо с одинокими белыми облачками быстро светлело…

Дойдя до улицы Форрас, приятели распрощалась.

«Все они какие–то сумасшедшие, — подумал Мануэль, — Нужно держаться от них подальше».

III

Митинг в зале Барбьери. — Молодой человек в сюртуке

С митингом нужно было спешить. Хуан не только не поправлялся, но чувствовал себя даже хуже, чем раньше. Сидя дома, он тем не менее вел активную работу, занимаясь вопросами пропаганды и поддерживая обширную корреспонденцию с провинциальными и зарубежными анархистами. Врач разрешил ему ненадолго выходить на воздух, но только не поздно, пока греет солнце. Мануэлю было поручено следить за неукоснительным выполнением всех предписаний.

— Я могу сам сделать все, что нужно, — говорил он брату, — только ты не выходи из дома.

— Хорошо. С устройством митинга нельзя мешкать.

— Я полагаю, что с Грау надо повидаться.

— Это бесполезно. Я думаю, он не захочет пойти.

Пратс настоял на свидании с Грау. Мануэль пошел вместе с ним. Они отправились в Вальеэрмосо; на одной из маленьких улочек поднялись на третий этаж дома. Позвонили. Прежде чем впустить их, служанка спросила, что им угодно; они объяснили, зачем пришли; девушка немного поколебалась, но потом открыла дверь. По узкому коридору они прошли в комнату с балконом, на котором с трудом помещались три человека. В комнате по стенам висело много портретов. Мануэль и Пратс принялись их разглядывать.

— Это Луиза Мишель, — сказал Пратс, указывая на портрет женщины с худым лицом, орлиным профилем, открытым лбом и коротко стриженными волосами. Потом Пратс остановился перед портретом Кропоткина. Знаменитый анархист, лысый и бородатый, прятал глаза за очками и чем–то напоминал хмурого сердитого кота; у Элизе Реклю было спокойное лицо мечтателя и поэта; на одном из портретов был изображен Горький: во всем его облике сквозило что–то плебейское.

Пратс и Мануэль сели; прошло уже добрых полчаса — никто не появлялся.

— Здесь приходится ждать дольше, чем в приемной министра, — сказал Мануэль.

Наконец к ним вышла сухопарая дама с властным и надменным лицом. Стоя, она с заметным нетерпением выслушала Пратса, сказала, что муж занят, что она передаст их просьбу и что он пришлет им ответ.

Выйдя от Грау, Мануэль отправился прямо в типографию.

Вечером в «Заре» по случаю подготовки к митингу собралось много народу, и отказ Грау принять участие в собрании вызвал горячие споры.

Мадридец был беспощаден.

— Это прожигатель жизни, — говорил он, — жалкий комедиант, запродавшийся правительству.

— Нет, — возразил Либертарий, — он типичный буржуа, и ему все равно, чем торговать: журналом своим иди шоколадными пастилками…

— Да, — сказал Мануэль, — но если тебя обуревает торгашеский дух, заводи колониальную лавку, открывай сапожную мастерскую, только не берись за издание анархистского журнала. Если ты сторонник свободной любви и противник брака, не женись; если ты борешься против частной собственности, перестань гоняться за барышами.

— Что бы вы ни говорили о Грау, — сказал Пратс, — он очень достойный и порядочный человек. Вот издатель «Либертария» это действительно дрянь, жалкая тварь, ползучий гад.

— Все ясно, — возражал Мадридец. — Грау твой приятель, потому ты и защищаешь этого шута.

— Сами вы комедианты!

— А вы все продались правительству!

— Это вы продались! Вам выгодно посеять раздор в лагере анархистов, — в бешенстве кричал Пратс. — Сколько заплатили вашему журналу за то, что вы расхваливаете Дато?

— Нет, это я вас спрашиваю, — воскликнул Мадридец, — сколько вы получили за разнузданную кампанию против республиканцев?!

— Мы поступили так из принципа.

— Хороши принципы! Для вас главное — купля–продажа! Даже из монжуичских событий вы извлекли выгоду. Вы бесстыдно обманываете народ и сотрудничаете с полицией.

— Сволочи! — прорычал Пратс, окончательно выйдя из себя. — Это вы запродались правительству и иезуитам, чтобы заработать право поносить нас. Но имейте в виду, нам не впервой разоблачать шутов вроде вас.

— Ясно, вам хотелось бы действовать без помех, а честные люди вам, конечно, досаждают. За что вы ненавидите Сальвочеа? За то, что он лучше вас всех, за то что он отдал все свое состояние и самую жизнь делу анархии, тогда как вы спекулируете ею.