Алая заря - [31]

— Мануэль!

— Иди, иди.

— Мануэль! — снова позвала она.

— Чего тебе?

— Приходи в следующее воскресенье.

— Куда?

— К моей сестре.

Девушка сказала адрес.

— Ладно, прощай.

Она снова подошла к нему, подставила щеку, и Мануэль поцеловал ее. Он хотел было обнять ее, но девушка рассмеялась и убежала.

Когда Мануэль пришел домой, Сальвадора еще шила. Роч мирно спал, устроившись на столе под лампой; сквозь приоткрытые створки балкона просачивался бледный утренней свет.

— Неужели ты так долго вел переговоры с заказчиком? — спросила Сальвадора.

— Нет.

И он рассказал ей, что произошло.

Так как уже рассвело, Мануэль не стал ложиться. Он вышел на улицу и по дороге в мастерскую вдруг увидел Хесуса. Тот сидел в воротах одного из домов на улице Сан—Бернардо, рядом вертелся бездомный пес и лизал ему руки. Хесус гладил собаку и что–то пространно объяснял ей.

IV

Англичанин хочет повелевать. — Расы. — Машины. — Хорошие идеи, заманчивые планы

Однажды, в дождливый февральский вечер, едва Мануэль расположился в своей конторке и зажег свет, к дому подъехал экипаж, и в типографии появился Роберт.

— Привет! Как поживаешь?

— Хорошо. А вы как? Какими судьбами? В такую погоду!

— Привез тебе заказ.

— Неужели?

Я встретил своего старого издателя, мы разговорились о делах, и тут я вспомнил о твоей типографии.

— Вы хотите сказать: о нашей типографии? .

— Совершенно верно: о нашей типографии. Он жаловался, что ему плохо печатают книги. «Я знаю, — сказал я ему, — одного печатника, который отлично работает». — «Скажите ему, чтобы зашел ко мне», — ответил он.

— Что же нужно сделать?

— Напечатать книги с рисунками, таблицами и цифрами. Рисунки сумеешь сделать?

— Конечно.

— Тогда сегодня или завтра зайди к нему.

— Непременно. Еще бы не пойти! Придется нанять еще одного наборщика.

— Много работы?

— Да.

— А зарабатываешь мало?

— Рабочие теперь все в профсоюзах, трудно с ними.

— Ты раньше состоял в профсоюзе?

— Нет.

— Значит, ты не социалист?

— Очень надо!

— Может быть, ты анархист?

— Во всяком случае, анархизм мне больше по душе, чем социализм.

— Это понятно. Мальчишкам всегда больше нравится играть в тореро, чем ходить в школу. Какой же вид анархии ты исповедуешь?

— Никакой.

— И правильно делаешь. Анархия для всех — ничто. Для одного человека — это свобода. Знаешь, как можно добиться свободы? Во–первых, надо иметь деньги, во–вторых, надо уметь мыслить. Масса, толпа сами по себе ничего не значат. Руководство должны осуществлять избранные, и если каждый из них является самостоятельно мыслящим индивидом, то между ними происходит свободный обмен идеями, возникает взаимная симпатия. Они–то и должны всем управлять. Законы будут обязательны только для всякого сброда, для тех, кто не способен обрести личную свободу.

Вошел наборщик с верстаткой и печатным текстом в руках и обратился с каким–то вопросом к Мануэлю.

— Я скоро приду, — сказал ему Мануэль.

— Иди сейчас, — посоветовал Роберт.

— Мне хотелось послушать вас.

— Я еще побуду здесь немного, и мы продолжим наш разговор.

Мануэль вышел из конторки, но скоро вернулся и сел на место.

— Вы ведь тоже немного причастны к анархизму, не правда ли? — спросил он Роберта.

— В своем роде да, я был анархистом.

— Вероятно, когда вам трудно жилось?

— Нет. На мое мировоззрение это никак не влияет. Можешь мне поверить. Впервые чувство протеста охватило меня, когда я еще учился в колледже. Я много думал над прочитанным, пытался докопаться до сути вещей. Учителя же обвиняли меня в лености только потому, что я не выдалбливал уроки наизусть. Я бурно протестовал. С того времени все учителя для меня — ничтожные людишки. Позже я понял, что нужно уметь приспосабливаться к среде или делать вид, что ты со всем согласен. И вот результат: внутренне я еще больший анархист, чем прежде.

— А внешне?

— Внешне? Если я приеду в Англию и ввяжусь в политику, то только как консерватор.

— В самом деле?

— Разумеется. Что бы со мной сталось в Англии, если бы я выдавал себя за анархиста? Я прозябал бы в неизвестности. Нет, в борьбе за жизнь я не хочу пренебрегать ни одним шансом.

— Но ведь вы уже устроили свою жизнь?

— Отчасти да.

— Только отчасти? Чего же вам недостает? Денег у вас больше чем достаточно, вы женаты на очаровательной, милейшей женщине…

— Нужно еще кое–чего добиться.

— Чего же?

— Возможности повелевать, власти. Если бы у меня не оставалось никаких желаний, я был бы мертвецом. Пока живешь, надо бороться. Две клеточки ведут борьбу из–за частички белковины, два тигра — из–за куска мяса, два дикаря — из–за стеклянных бус, два цивилизованных человека — из–за любви или славы; я же борюсь за власть.

— И всегда будете бороться?

— Всегда.

— Вы не верите, что может наступить эра всеобщего братства?

— Нет.

— И что исчезнет деление на эксплуататоров и эксплуатируемых?

— Никогда. Если ты живешь в обществе, то ты по необходимости становишься либо кредитором, либо должником. Третьего не дано. Сегодня всякий, кто не работает, не производит, живет за счет труда другого или сотен других людей. Дело обстоит именно так: чем богаче человек, тем больше у него рабов; пусть он даже не знает этого, но они на него работают. И завтра будет то же самое: по–прежнему останутся козлы отпущения, которым суждено трудиться в поте лица своего, чтобы обеспечить жизнь ученого, художника или хорошенькой женщины.