Алая заря - [29]
— Напился как свинья. Идем домой! Пошли!
— Что значит «пошли»? Зачем?
— Посмотри на себя. Едва на ногах стоишь.
— Какое тебе до меня дело? Буржуйская ты свинья… вот ты кто… и жмот. С твоей сестрой и с этой второй ты совсем зажмодел… и ты плохой друг.
— Ну, хорошо. Я буржуй, но от меня не несет, как из помойки.
— Да, но чем от меня разит? Вином… вином разит.
Хесус произносил слово «вином» словно хотел сказать «розами».
— Совести у тебя нет, — воскликнул Мануэль, — несчастный ты пьянчуга.
— А ты знаешь, почему я пью? Потому что у меня тоска, потому что жажда…
— Жажда к вину и к водке.
— Э, что с тобой говорить? Разве ты можешь понять? Я сирота…
— Не валяй дурака! Идем домой!
— Домой? Не желаю. Понимаешь, Мануэль, я не знаю, чего во мне больше, ума или сердца…
— Думаю, что больше всего в тебе глупости.
— Чудак. Самое главное место во мне, если хочешь знать, занимает желудок. И ты не лезь ко мне со своими штучками. Понял? Хоть ты и хороший типографщик, а мадридского обхождения в тебе ни на грош.
— Мне оно ни к чему.
— Почему ты не пьешь?
— Потому что не хочу.
— Ах, не хочешь? Знаю я тебя, сукин ты сын… Тебя тоже гложет тоска.
— Да, я такой же сирота, как и ты.
— Нет… ты просто–напросто буржуй… и во всем виновата она… а раньше ты был настоящий друг, но она забрала тебя в руки, и без нее ты не можешь шагу ступить.
— Ну, ладно, пусть забрала. Тебе–то что до этого? Когда они поравнялись с таверной на Широкой улице, Хесус остановился, прислонился к стене и вдруг решительно заявил, что не сдвинется с места.
— Хватит дурака валять! Идем! — сказал ему Мануэль. — Не то я сам поволоку тебя.
— Хоть убей — никуда не пойду.
— Что же ты будешь делать?
— Надо пропустить еще пару рюмок.
— Ну, как знаешь.
В этот момент мимо них быстрым шагом прошла какая–то женщина. Хесус рванулся к ней, женщина в испуге отпрянула и закричала.
— Он пьян, не обращайте на него внимания, — сказал Мануэль, став между ними.
— Ну, и что же из этого? — возразил Хесус. — Может, я приглашаю ее поужинать. Хочешь со мной поужинать, красавица?
— Нет.
— Почему же нет?
— Потому что спешу домой.
— В два часа ночи? Стоит ли спешить?
— Неужели два? — спросила девушка, обращаясь к Мануэлю.
— Около того.
Они проходили мимо университета и посмотрели на часы. Было ровно два. Девушка была явно смущена, некоторое время молчала, но потом вдруг решительно тряхнула головой и рассмеялась. Она была немного навеселе, в залитой вином блузке с рваными кружевами. Она рассказала, что вместе со своим женихом, сержантом, и с подружкой, у которой был свой кавалер, они отправились в «Четыре дороги». Там парни подпоили их, а кроме того, надули, сказав, что было шесть часов, когда пробило уже девять, а в час ночи сказали, что всего только девять. Она служит тут в одной семье и хотела вернуться вовремя, но раз уж так вышло, то теперь ей все равно.
— Что же ты будешь делать? — спросил ее Мануэль.
— Уйду из этого дома и подыщу другое место.
— Мы вот что сейчас сделаем, — сказал Хесус. — Все трое немедленно отправимся ужинать.
— Идет. Ужинать так ужинать, — воскликнула девушка, взяв Мануэля и Хесуса под руки.
— Браво! — закричал Хесус. — Да здравствуют храбрые женщины!
Мануэль колебался: дома его будут ждать… хотя, наверное, все уже легли.
— Была не была! — воскликнул он. — Идем ужинать!
Действительно, почему бы не пойти, тем более что девица недурна собой: вздернутый носик, пышная грудь, крутые бедра.
— Значит, от хозяев ты уходишь? — обратился к ней Мануэль.
— Что же мне остается делать?
— И правильно! — крикнул Хесус. — К черту хозяев… пусть им прислуживает собственная мамаша. Смерть буржуям!
— Потише — одернул его Мануэль. — Не то враз явятся полицейские.
— Пусть являются… Плевал я на полицейских и жандармов… и на гвардейцев. И я прямо говорю этой женщине, этому симпомпончику, что она вольна ходить в «Четыре дороги» с кем хочет: с сержантом, с солдатом или еще с кем. Разве мы не свободные люди? Правильно я говорю? Сеньоры хозяйки тоже заводят шуры–муры Правда, крошка?
— Еще как.
Девица крепко ухватила Мануэля за руку.
— А ты что ничего не скажешь?
— Бюст у тебя что надо — вот что я скажу.
— Бог не обидел. Разве плохо? — отвечала она со смехом. — Как тебя зовут?
— Мануэль.
— Чем занимаешься?
— Он, — вмешался Хесус, — буржуйская свинья… мечтает разбогатеть… и жениться на одной девице… завести закладную лавку… Ха–ха–ха!
— Не обращай на него внимания, — сказал Мануэль, — он сам не знает, что говорит. Как тебя зовут?
— Меня? Пака.
— Ты вправду служишь?
— Да.
Хесус пытался несколько раз обхватить девушку за талию и поцеловать.
— Полегче! Если этот тип будет приставать, я уйду.
Хесус обиделся и начал ругаться:
— Если хочешь знать, таких, как ты, у меня — завались. Поняла? А ты просто девка… и на таких, как ты, у меня в кармане всегда найдется пятерка… а этот тип, с которым ты идешь, трус и мокрая курица. Хочешь я его вздрючу и обломаю ему махалки?
Мануэль резко повернулся и схватил Хесуса за руку.
— Чего ты ерепенишься, — не видишь, что я шучу. Может, мне даже нравится, что ты подцепил ее. Может, мне и не нужна эта дешевка. Я ведь не ты. А я приглашу себе другую, и мы вместе поужинаем.
В издание вошли сочинения двух испанских классиков XX века — философа Хосе Ортеги-и-Гассета (1883–1955) и писателя Пио Барохи (1872–1956). Перед нами тот редкий случай, когда под одной обложкой оказываются и само исследование, и предмет его анализа (роман «Древо познания»). Их диалог в контексте европейской культуры рубежа XIX–XX веков вводит читателя в широкий круг философских вопросов.«Анатомия рассеянной души» впервые переведена на русский язык. Текст романа заново сверен с оригиналом и переработан.
В этой книге представлены произведения крупнейших писателей Испании конца XIX — первой половины XX века: Унамуно, Валье-Инклана, Барохи. Литературная критика — испанская и зарубежная — причисляет этих писателей к одному поколению: вместе с Асорином, Бенавенте, Маэсту и некоторыми другими они получили название "поколения 98-го года".В настоящем томе воспроизводятся работы известного испанского художника Игнасио Сулоаги (1870–1945). Наблюдательный художник и реалист, И. Сулоага создал целую галерею испанских типов своей эпохи — эпохи, к которой относится действие публикуемых здесь романов.Перевод с испанского А. Грибанова, Н. Томашевского, Н. Бутыриной, B. Виноградова.Вступительная статья Г. Степанова.Примечания С. Ереминой, Т. Коробкиной.
«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.
Невил Шют (Nevil Shute, 1899–1960) — настоящее имя — Невил Шют Норуэй. Родился в местечке Илинг (графство Миддлсекс). В годы первой мировой войны служил в английской армии, после войны окончил Оксфордский университет. Увлекался аэронавтикой, работал инженером-авиаконструктором. Первый роман «Маразан» опубликовал в 1926 году. За этим романом последовали «Презренные» (1928) и «Что случилось с Корбеттами» (1939). С окончанием второй мировой войны Шют уехал в Австралию, где написал и опубликовал свои самые известные романы «Город как Элис» (1950) и «На берегу» (1957).В книгу вошли два лучших романа писателя: «Крысолов» и «На берегу».Драматические события романа «Крысолов» происходят во Франции и сопряжены со временем гитлеровской оккупации.
Невил Шют (Nevil Shute, 1899–1960) — настоящее имя — Невил Шют Норуэй. Родился в местечке Илинг (графство Миддлсекс). В годы первой мировой войны служил в английской армии, после войны окончил Оксфордский университет. Увлекался аэронавтикой, работал инженером-авиаконструктором. Первый роман «Маразан» опубликовал в 1926 году. За этим романом последовали «Презренные» (1928) и «Что случилось с Корбеттами» (1939). С окончанием второй мировой войны Шют уехал в Австралию, где написал и опубликовал свои самые известные романы «Город как Элис» (1950) и «На берегу» (1957).В книгу вошли два лучших романа писателя: «Крысолов» и «На берегу».Сюжет романа «На берегу» лег в основу прославленного фильма американского режиссера Стенли Крамера «На последнем берегу».Nevil Shute.
Ярослав Гавличек (1896–1943) — крупный чешский прозаик 30—40-х годов, мастер психологического портрета. Роман «Невидимый» (1937) — первое произведение писателя, выходящее на русском языке, — значительное социально-философское полотно, повествующее об истории распада и вырождения семьи фабриканта Хайна.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.