Алая заря - [24]

— Да.

— Нет, не пойду. Чего я там не видел?

— Совсем буржуем заделался. Твой брат придет. Он каждый вечер там.

— Втравят его эти люди в свои глупые анархистские дела и подведут под тюрьму.

— А ты уж от всего отрекся?

— Парень, я не против анархизма, пусть побыстрее наступает, царство анархии: у каждого свой домик, огородик, к тому же четырехчасовой рабочий день… но я против пустой болтовни, которой вы занимаетесь. У вас все сводится к тому, чтобы величать друг друга товарищами и вместо «здравствуйте» говорить «привет». Нет уж, увольте, я предпочитаю остаться самым обыкновенным печатником.

— Ты и при анархии и без анархии останешься самым что ни на есть зловредным буржуем.

— Выходит, я обязательно должен заделаться анархистом и утопить жизнь в вине?

— Но, во всяком случае, жить не так, как ты сейчас живешь. Ну, так мы идем в «Зарю» или нет?

— Ладно, будь по–твоему. Посмотрю, что там у вас делается. В один прекрасный день всех вас сцапают и упрячут в тюрьму.

— Как бы не так! Там много ходов и выходов.

Хесус рассказал, что несколько дней назад по чьему–то доносу в таверну заявились полицейские ищейки, но ушли не солоно хлебавши.

Хесус и Мануэль вошли в таверну через дверь, находившуюся рядом с прилавком, и очутились в комнате с деревянными панелями, посреди которой стоял круглый стол. За столом сидело человек десять — двенадцать, среди них — сеньор Кануто и Ребольедо. Комната была так мала, что едва вмещала всех, а между тем прибывали все новые и новые посетители.

Либертарий подозвал Чапарро.

— Не найдется ли у вас помещения попросторней? — спросил он.

— Нету.

— А в этой вашей застекленной штуке?

— В теплице? Но там ни столов, ни стульев — ничего.

— Понимаю, но здесь, как вы видите, мы не помещаемся. А свет там есть?

— Нету.

Тогда принесите нам свечей.

Они вышли во двор. Дождь лил как из ведра. Гости бегом направились к теплице. Англичанин и Либертарий вдвоем притащили стол, установили его посредине, а на него поставили две свечи, сунув их в пустые бутылки. Стульев не было, и часть посетителей разместилась на скамейке, некоторые использовали цветочные горшки, повернув их днищами вверх, остальные уселись прямо на полу. Все это имело довольно жалкий вид; пламя свечей дрожало от порывов ветра, частый дождь громко барабанил в стекла, а когда переставал, то слышно было, как шумит вода по желобам и водосточным трубам. Разговаривали тихо, вполголоса, сами не зная почему.

— Я думаю, друзья, — начал Хуан, поднявшись с места и подходя к столу, — мы сделаем так: если у кого есть что–то дельное, пусть встает и говорит. Мы объединились в группу единомышленников, борцов за идею. Вероятно, многие из вас знают, что место, где мы собираемся, называется «Заря», и, поскольку наша группа должна иметь свое название, — ведь нам придется сноситься с другими организациями, — я предлагаю чтобы отныне наше сообщество именовалось «Алая заря».

— Принимаем! Принимаем! — зашумели собравшиеся.

Большинство согласилось с предложением. Некоторые предлагали другие названия, например, «Равашоль», «Анджолилло», «Ни бог, ни царь…», но в конце концов пришли к заключению, что вопрос с названием решен и можно переходить к другому пункту повестки. Название «Алая заря», таким образом, было принято.

Сразу же вслед за этим с места поднялся худой юноша в черном костюме и произнес целую речь. Как нужно теперь действовать? Какую цель должна преследовать группа, получившая имя «Алая заря»? Некоторые объявляют себя сторонниками индивидуальной борьбы, однако он считает, что такой метод не имеет ничего общего с настоящей революционной борьбой. Не слишком ли это удобно? Представьте себе человека, который ничего не делает для общества ни как писатель, ни как оратор, ни как анархист–практик, который не вступает ни в какие объединения и союзы и при этом пользуется славой преопасного анархиста, хотя у него на это не больше прав, чем у собирателя почтовых марок. И все это — без малейшего риска.

— Ну и что из этого? — сказал Хуан. — Нельзя же от каждого требовать беззаветной смелости. Всякий индивидуальный акт есть уже проявление личной смелости хотя бы потому, что индивидуум исполняет его по собственному почину, сознательно, а не по чьей–то указке.

— Верно, — поддержали его присутствующие.

— А я и не отрицаю этого. Я только хочу сказать, что нам не нужны заячьи души в шкуре львов и что все мы должны объединиться.

Пока юноша развивал свои идеи в защиту организации, Хесус рассказал Мануэлю об ораторе. Звали его Сесар Мальдонадо. Этот студент играл заметную роль в движении республиканской молодежи. Он был сыном лакея, что многим давало повод считать, будто анархизм его есть не что иное как желание отомстить за унижения, которые доводилось терпеть его отцу. Юношу отличало большое самомнение и снедала этакая якобинская гордыня, которая умеет скрывать за громкой фразой самые низменные помыслы. Рядом с ним сидел баск по имени Субименди, высокий, широкоплечий, мрачного вида мужчина с огромными кулачищами. Сам он не проронил ни слова, но явно сочувствовал идеям оратора. Когда–то он был игроком в мяч, а теперь подвизался в качестве натурщика.