Алая заря - [21]

В один из августовских вечеров в городе стояла невыносимая жара. Мануэль уже поправлялся, но чувствовал себя очень слабым. Белесое небо почти сплошь было затянуто тучами, с земли поднимались столбы черной пыли. Порою солнце совершенно скрывалось, и тогда жара делалась нестерпимой. В комнатах потрескивала рассыхающаяся мебель. Мануэль видел из окна, как небо постепенно становится желтовато–красным. Скоро послышались дальние раскаты грома. Потянуло запахом влажной земли. Нервы Мануэля были напряжены до предела, и неизъяснимая тоска сжимала сердце. В небе блеснула молния, полился дождь. Сальвадора затворила окно и они остались в полутьме.

— Сальвадора! — позвал Мануэль.

— Что тебе?

Мануэль ничего не ответил, только схватил ее за руку и сильно сжал.

— Позволь мне поцеловать тебя, — прошептал он.

Сальвадора подставила щеку и почувствовала жаркое прикосновение губ. Мануэль ощутил на своих губах живительную свежесть. В эту минуту вошла Игнасия.

По мере того как Мануэль выздоравливал, Сальвадора обретала обычное спокойствие и по–прежнему держалась ровно со всеми, никого не обделяя своим ласковым вниманием. Мануэлю же хотелось видеть с ее стороны некоторое предпочтение.

«Надо с ней объясниться», — не раз думал он. Однако дома это трудно было сделать: мешала Игнасия.

«Только этого не хватало! — возмущался Мануэль. — Но, — рассуждал он, — выйдет же она в конце концов из дому. Вот тогда–то я и начну разговор».

Время от времени Мануэль спрашивал Хесуса:

— Как дела в типографии?

— Все хорошо, — обычно отвечал тот.

Хесус питался вместе с ними и спал в комнатке на чердаке, где Игнасия устроила ему постель.

В тот день, когда Мануэль почувствовал себя достаточно хорошо, чтобы выйти на улицу, он сразу же отправился в типографию. Но когда он вошел в помещение, там никого не оказалось. «Что за чертовщина?» — подумал он.

Из внутреннего дворика доносились чьи–то голоса. Он выглянул в окно, чтобы узнать, в чем дело. Трое наборщиков, Хесус и мальчик–подмастерье, в странных одеяниях расхаживали по двору и что–то пели. Шествие открывал мальчишка, на голову которого была напялена огромная воронка; в руках он держал сковороду и время от времени громко в нее колотил. За ним шел один я наборщиков, одетый в женскую юбку; грудь его был прикрыта какими–то лохмотьями, а на руках лежало обыкновенное полено, обернутое в белое полотно, что должно было, видимо, изображать ребенка. Далее следовал Хесус в бумажной далматике и в берете с ремешком, пропущенным под подбородком. За ним шествовал другой наборщик с метлой, которая заменяла копье, и замыкал процессию третий наборщик, опоясанный деревянным мечом.

Все окна, выходившие во двор, облепили женщины, желавшие посмотреть эту необыкновенную церемонию. После исполнения хвалебных песен Хесус взобрался на скамью, схватил мех с вином и стал поливать завернутое в полотно дитя, сопровождая свои действия следующими словами.

— Во имя отца и сына и святого духа, — выкрикивал он, — крещу тебя и нарекаю тебя именем Пьяницы Первого, объявляю тебя королем всех Забулдыг, князем Выпивох, графом Зашибал и повелителем земель Выпивонских.

После этих слов мальчишка начал яростно колотить в сковороду.

— Внимание! — воскликнул Хесус срывающимся голосом.

— Народ Мадрида! Клянешься ли ты защищать в трудный день и час его величество Пьяницу Первого?

— Клянемся, — заорали в ответ все четверо, потрясая в воздухе метлой, мечом и сковородой.

— Признаете ли вы вашим законным королем и повелителем его величество Пьяницу Первого?

— Признаем!

— Клянетесь ли вы пожертвовать имуществом своим и животом своим во славу его величества Пьяницы Первого?

— Клянемся!

— Клянетесь ли вы не пожалеть крови своей в сражениях за его величество Пьяницу Первого?

— Клянемся!

— Клянетесь ли вы не признавать, даже под пытками, никакого другого короля, кроме его величества Пьяницы Первого?

— Клянемся!

— Итак, народ безмозглый, народ паршивый, если вы исполните то, в чем клянетесь, бог вознаградит вас, а если отступите — он с вас взыщет. Аминь! С нами покровитель Выпивонии — вперед, Испания! Смерть неверным маврам! Помните о ваших предках, которые считали за честь умереть и даже подвергнуться поруганию во славу выпивонцев.

— Да здравствуют выпивонцы!

— А теперь приступим к возлиянию! Пусть гремит музыка! Пусть город горит праздничными огнями.

И он своим обычным голосом обратился к мальчишке:

— Валяй за стаканами!

Подмастерье скрылся в типографии; там его перехватил Мануэль и приказал:

— Пойди к этому типу и скажи ему, что я здесь.

Церемония тотчас же прервалась, а рабочие вернулись к работе.

— Красиво, — выговаривал им Мануэль, — нечего сказать — очень красиво! — и разразился проклятиями. — Вам, видите ли, на улицу захотелось. Работа пусть стоит, а вам бы только безобразничать. За это можно и расчет кое–кому дать…

— Дело все в том, что мальчишка вчера сподобился и в первый раз в жизни выпил, — объяснял Хесус. — Вот мы и решили отпраздновать.

— Нашли место, где праздновать. Ну, а теперь — всё. За работу! В следующий раз катитесь куда–нибудь подальше.

Хесус направился к наборным кассам, но, не дойдя, вернулся.