Алая лента - [7]

, — говорят они.

Верно. Всего лишь одежда. Но никто из тех, что говорили, не ходил голым. Все одевались утром, тщательно подбирая вещи, причем их одежда говорила:

«Эй, я успешный банкир». Или «Я занятая мать». Или «Я уставший учитель»… «Солдат с боевыми наградами»… «Надменный судья»… «Развязная барменша»… «Водитель грузовика»… «Медсестра…».

Этот ряд можно продолжать до бесконечности. Одежда четко дает понять, кто ты такой или кем ты хочешь быть.

Но они говорят: «Как ты можешь беспокоиться о моде, когда есть более важные вещи, например война?»

О, меня очень беспокоит война. Война перевернула всю нашу жизнь. Еще раньше я часами простаивала в магазинных очередях, чтобы оказаться перед пустыми полками. Еще больше времени провела в подвале, куда мы спускались во время бомбежек. Я помню бесконечные военные сводки и как дедушка размечал линии боевых действий на приколотой к кухонной стене карте. Я знала, что скоро будет война. Но сначала она была только разговорами других людей на улицах. Разговорами на уроках истории в школе. Война была тем, что случалось где-то далеко и с другими людьми.

А потом она дошла до моей страны. Моего города.

И привела меня в Биркенау, более известный как Аушвиц-Биркенау. В место, куда попадают, но откуда не возвращаются.

Здесь люди узнают, что одежда — не такая не важная вещь, особенно когда у тебя ее больше нет.

Первое, что Они сделали, когда мы вылезли из вагонов, — приказали раздеться. Спустя несколько минут нас разделили на мужчин и женщин, загнали в какую-то комнату и приказали снять одежду. Прямо там, у всех на глазах. Даже нижнее белье не разрешили оставить.

Одежду сложили в кучи. Без нее мы перестали быть банкирами, учителями, медсестрами, барменшами или водителями грузовиков. Это было страшно и унизительно.

Всего лишь одежда.

Я смотрела на кучку своей одежды и запоминала мягкую шерсть моего джемпера. Это был мой любимый зеленый джемпер, расшитый вишней, бабушкин подарок на день рождения. Запоминала аккуратные стрелки брюк и свернутые клубком носки. Запоминала лиф — мой первый в жизни лиф! — его вместе с трусиками я спрятала поглубже.

Затем Они забрали наши волосы. Все волосы. Сбрили тупыми бритвами. И выдали мягкие треугольные отрезки ткани вместо платков — прикрыть голову. Приказали выбрать обувь из огромной, высотой с дом, кучи. Я нашла пару одинаковых башмаков. Розе, очевидно, повезло меньше, с ее шелковой туфлей и грубым ботинком.

Они сказали, что вернут одежду после душа. Они лгали. Нам выдали полосатые робы из мешковины. Полосатые, мы метались, как стадо испуганных зебр. Мы больше не были людьми, мы были номерами. Теперь Они могли делать с нами все что угодно.

— Плевать, что ты думаешь! — воскликнула Марта на следующее утро, когда я появилась в мастерской с красными от недосыпа глазами, но горящая желанием немедленно приняться за шитье…

…и вместо этого получила приказ натереть пол в примерочной.

— Я думала, что меня взяли сюда портнихой, а не уборщицей, — ответила я.

Удар был таким стремительным, что мне не удалось увернуться. Жесткая ладонь хлестнула по лицу с той стороны, где еще не было синяков. Это было так неожиданно, что я автоматически вскинула вверх руку, чтобы дать отпор, но вовремя остановилась.

Глаза Марты сверкнули, как будто она поняла мое намерение. Она хотела показать мне, кто здесь главный. Хорошо. Она.

Я умылась, надела коричневый комбинезон и собрала все необходимое для натирки полов. Я заметила, что Розы не было за гладильной доской. Интересно, что с ней случилось? Скорее всего, она слишком слаба для жизни здесь. Такие, как она, очень милы, но бесхребетны. Конечно, ко мне это не относится. Я здесь не для того, чтобы заводить новые знакомства.

Я открыла дверь примерочной и застыла на пороге, разинув рот от удивления. В Биркенау все было так серо и голо, что я успела забыть, как может выглядеть хорошо обставленная комната.

Прелестные абажуры ламп, а не просто голые лампочки в проволочных клетках. В одном углу комнаты стояло кресло. Настоящее кресло с тесьмой и пухленькой зеленой-зеленой подушкой! Будь я кошкой, свернулась бы на нем и спала до тех пор, пока кто-нибудь не поставит рядом блюдце сливок.

Красивые хлопковые шторы закрывали вид из окна. Бетонные стены покрывали бумажные обои с узором из ярких пионов. В центре комнаты располагался невысокий помост для примерки, а вокруг него — настоящие плетеные коврики и выстроившиеся в ряд портновские манекены.

Но сильнее всего меня поразило зеркало.

Это было фантастическое наклонное зеркало в полный рост. Его белую раму украшали позолоченные узоры. Такое зеркало могло бы стоять в примерочной лучшего дома моды. Я сразу же представила себя прогуливающейся по мягким коврам, оценивающей, как мое платье смотрится на очередной покупательнице — безумно богатой. Конечно, у меня есть список таких покупателей, записывающихся в очередь ожидания. Вокруг снуют работницы, спешат выполнить любое мое распоряжение. И чашечки чая на серебряных подносах, розовые пирожные, крошечные, воздушные, покрытые сахарной пудрой…

— Привет, Элла…

Этот голос обрывает мои мечты. Повернувшись, я вижу в зеркале собственное отражение. Что за чучело! Уродливая одежда, дурацкая обувь, опухшее лицо. А из модных аксессуаров только фланелевые варежки, желтая половая тряпка и жестянка с воском для полировки. Рядом со мной в отражении стояла Белка, Роза держала в руках ведро с горячей водой. Ее рукава были подвернуты, а изящные руки покраснели.