Алатырь-камень - [15]

— А что же еще? — удивился Ватацис. — Я бы охотно породнился с твоим князем и выдал за него свою сестру или дочь, но у меня нет дочерей, даже маленьких. Один только сын Феодор. А сестры мои для него староваты, да и замужем они, хотя… если князь Константин не побрезгует, то Марию — ей еще нет и сорока — можно развести. Думаю, что патриарх даст на это свое согласие.

— Это лишнее, — отмахнулся Вячеслав, вздохнул и заметил: — Хотя, конечно, было бы здорово привезти ему невесту из Константинополя.

Говоря это, воевода в первую очередь думал о том, что он лишается великолепного удовольствия поглядеть на лицо своего друга Кости, когда, встретив прибывших из Константинополя русичей, тот узнает, что вместе с ними прибыла и его невеста, которой не исполнилось и сорока лет — девочка совсем. Вячеслав представил, как широкая улыбка князя, возникшая при радостной встрече с друзьями, тут же превращается в страдальческое выражение, будто тот напился уксуса или еще какой дряни, и невольно улыбнулся.

— Жаль, конечно, отказываться, — искренне сказал он. — Но я таких дел не решаю.

— Тогда что тебе нужно? Скажи, и ты получишь требуемое, если я только в силах тебе это дать.

Вячеслав вздохнул, еще раз окинул взором окрестности Константинополя, хорошо просматривавшиеся с пятидесятиметровой высоты Мраморной башни, стоящей на стыке крепостных стен, защищавших город с суши, и той, что была обращена к водам Пропонтиды, и наконец решился.

— Мне нужен греческий огонь[50], — произнес он тихо, но очень твердо.

Иоанн вздрогнул. Это уже была наглость. Но, с другой стороны, а что ему оставалось делать. Хотя поторговаться все равно стоило.

— А тебе известно, что на того, кто откроет его секрет чужеземцам, императором Константином Пагонатом[51] наложено страшное проклятие, которое по повелению Багрянородного даже вырезано на престоле в храме? «Анафема из века в век», — произнес он мрачно. — Причем вне зависимости от того, кто он по роду и званию, будь даже патриарх или император. И сыну своему он в своих рассуждениях[52] заповедал отвергать все просьбы и отвечать, что огонь этот был открыт ангелом императору Константину Равноапостольному для одних только христиан…

— А мы на Руси кто? — бесцеремонно перебил его воевода.

— И приготовлять его нельзя нигде, кроме императорского города, равно как нельзя передавать либо научать другую нацию, — невозмутимо закончил Иоанн.

— А ты сам во все это веришь — ну там проклятия и прочее? — осведомился Вячеслав.

— Были люди, которые не побоялись, — нехотя отозвался Ватацис. — Один умер всего через несколько мгновений после того, как передал свиток с описанием греческого огня врагу.

— А свиток? — лениво поинтересовался воевода.

— Он сгорел сразу же, как только его взяли в руки.

— А я не буду брать его у тебя, — внес легкую коррективу Вячеслав. — Ты просто положишь его передо мной, а потом заберешь обратно.

— Этим ничего не изменишь, — покачал головой Иоанн. — Можно обмануть человека, но не бога.

— Не думаю, что бог так кровожаден. И кстати, о твоем роде. Если ты передашь мне секрет греческого огня, то я обещаю сообщить тебе очень важную тайну, касающуюся твоего внука. Иначе твой род и впрямь пресечется, только не божьими руками, а людскими.

— Это… угроза? — мрачно осведомился Ватацис.

— Если бы я угрожал, то говорил бы о тебе или о твоем сыне Феодоре, — резонно возразил Вячеслав. — Речь же идет именно о твоем внуке. У князя Константина очень хорошие предсказатели будущего. От них он и узнал эту тайну, — пояснил Вячеслав.

— Не пойму. Если они заглянули в будущее, то это значит, что некое событие непременно произойдет. Тогда какой смысл в том, откроешь ты мне тайну или нет? Все равно свершится то, что они увидели, — пожал плечами Иоанн.

— Э-э, нет. Будущее, как утверждает этот прорицатель, делится на два вида. Есть то, что изменить нельзя, а есть и такое, которое изменить можно. Так вот, твое как раз из числа последних, — пояснил Вячеслав, старательно, слово в слово повторив фразу Константина.

— Верю, — коротко отозвался Ватацис. — Тебе я почему-то верю полностью, так же как и твоим друзьям-русичам. Плохо то, что когда вы уйдете, то в этом проклятом городе таких надежных людей уже не останется, — и он сокрушенно вздохнул, искоса посмотрев на Вячеслава.

— Хитришь, государь, а зря, — весело засмеялся воевода. — Я — человек простой, так что ты сразу говори, что от меня нужно. Как я понимаю, греческий огонь ты мне дашь, но взамен попросишь что-то еще. Что именно?

Иоанн не спеша взял красивый серебряный кубок, украшенный ажурной резьбой, который стоял перед ним, и задумчиво повертел его в руках.

— Хорошее у нас в Константинополе вино? — спросил он Вячеслава.

— Славное. Только немного приторное и еще смолой отдает, а так конечно, — согласился воевода, недоумевая по поводу такого неожиданного поворота в беседе.

— Легкий привкус свидетельствует о его долгой выдержке, — поучительно заметил Ватацис. — Если ты заметил, то дешевое вино, которое пьют твои воины, совсем иное, оно не имеет этого аромата.

«Зато от него тянет какой-то непонятной медицинской дрянью»