Аламут - [114]

Сайида смотрела на нее, моргая, как круглая дура.

Фахима покачала головой. Она выглядела не более умной, чем всегда: круглая, уютная, чуть простоватая женщина, к которой приходят, когда хотят спокойствия, уюта или понимания без расспросов. Она сказала:

— Аллах дает каждой женщине того мужчину, которого она заслуживает. Даже Рабыне Аламута.

— Ты знаешь?

— Малышка, — ответила Фахима, — мой разум не самый быстрый в мире, но иногда этого и не нужно. Когда я вышла замуж за твоего отца, он поделился со мной некоторыми своими тайнами. И это была одна из них.

— Так ты поможешь?

— Разреши мне взглянуть.

— Ах, бедное дитя, — промолвила Фахима, склонившись над спящей ассасинкой. Вместе они перенесли ее в комнату Фахимы, вымыли и переодели в старую одежду Лейлы, и унесли запачканные кровью тряпки, чтобы сжечь. Спящая, с дивными волосами, заплетенными в косу, Марджана выглядела такой невинной, слишком юной и хрупкой, чтобы нести столь страшный груз смерти.

— Не такое уж бедное, — возразила Сайида, — и совсем не дитя.

Хасан пытался вырваться у нее из рук. Она отпустила его и позволила ему свернуться возле Марджаны. Казалось, он знал, чего ждут от него: он вел себя тихо, и хотя не мог устоять перед винно-красной косой, но все же тихонько играл только самым ее кончиком.

– 'Джана, — четко произнес он. — 'Джана.

Сайида зажала ладонями рот. Фахима была менее потрясена. Она подхватила его на руки.

— Его первое слово, Сайида! Самое первое! О, маленький принц!

Маленький принц явно проявлял недовольство.

– 'Джана! — настойчиво требовал он.

– 'Джана, — вздохнула Сайида, когда Фахима вернула Хасана туда, куда он так рвался. — Его первое слово, и я даже не могу сказать об этом его отцу.

— Будут и другие, — успокоила ее Фахима. — Ты побудь здесь с ним, а я присмотрю за всем остальным.

— Но… — начала было Сайида.

Это спокойное лицо так редко можно было увидеть нахмуренным, что при первых признаках Сайида немедленно смолкла. Она склонила голову; Фахима удовлетворенно кивнула и отправилась исполнять обязанности Сайиды наравне со своими собственными.

По крайней мере, Сайида могла чувствовать себя при деле: она принесла с собой корзину, в которой было работы по меньшей мере на месяц. Она занялась ею с терпением, которому каждая женщина, если она обладает мудростью, выучивается раньше, чем закрывает лицо покрывалом.

Марджана спала весь день и еще ночью. Сайида беспокоилась, ведь она вроде бы дала ей не такую уж большую дозу, но сон казался вполне естественным. Дышала Марджана спокойно, и лицо ее было не бледнее обычного, Временами она шевелилась, чтобы перевернуться на другой бок или распрямить затекшую конечность. Когда Фахима пришла, чтобы сменить Сайиду на страже, та уже успокоилась.

— Она проснется, когда будет готова проснуться. Иди к своему мужу, дитя.

Как будто Сайида может оставаться или уходить только если ей прикажут. Она оставила Хасана, сытого и сонного, там, где он явно предпочитал оставаться, и приготовила выражение лица для Маймуна.

Он ничего не подозревал. Он хотел поговорить о появившейся у него идее, о новом способе наносить узор на рукояти кинжалов. Она признавала, что это интересно; она делала все, что могла, чтобы прислушиваться и издавать соответственные возгласы. Она даже увидела способ решить проблему; он не поскупился на похвалы. Она была рада, когда поток речей начал иссякать. Сегодня он горячо желал ее, но пытался удовлетворить и ее: двигался немного медленнее, как она это любила, и чуть нежнее, чем подсказывала ему его молодая мужская пылкость.

Немного времени спустя она позволила ему заставить ее забыть о тревогах. Но он насытился слишком скоро, как это часто случалось, а потом заснул. И она была одинока рядом с ним, ее тело было словно наполовину прозвучавшая нота, а в мыслях была малодушная радость оттого, что все позади. Она обнаружила, что размышляет, каково было бы делить ложе с ифритом. Он знал бы все, что чувствует она, все, чего она хочет. Разве он заснул бы, едва удовлетворился бы сам, и оставил бы ее лежать без сна?

Она покачала головой, возражая сама себе. Была и другая сторона монеты: никаких недомолвок, когда он хотел бы того, никаких тайн. Она не смогла бы утаить Марджану от демона-любовника.

Второй день был труднее. Лейла была дома, и требовалась ловкость, чтобы избежать ее взгляда. Матушка, излечившись от головной боли, хотела, чтобы ее развлекали разговорами. Хасан капризничал; Сайида все время боялась, что он не вовремя произнесет свое первое слово.

Аллах проявил милосердие только в одном, если это было милосердие: когда Марджана пришла в себя, Сайида была рядом. Марджана проснулась, проклиная свет и свою тяжелую голову; голос ее напоминал карканье. Глотать было невыносимо больно, говорить можно было едва-едва. Сайида все же ухитрилась как-то напоить ее, на этот раз просто холодной водой, и когда после первого глотка Марджана посмотрела в лицо Сайиде, она, казалось, все поняла. Пила она жадно; когда чашка опустела, она сунула ее в руку Сайиде, свирепо глядя на нее.

— Никогда, — прошипела Марджана. — Никогда не пытайся опоить меня, не сказав мне. Я не такая, как смертные женщины. Ты могла меня отравить.