Акведук Пилата - [11]

Иешуа решил перебраться в окрестности Дамаска, купить там скромное имение и открыть философскую или риторскую школу. Узнав о его планах, храмовая верхушка решила тихо устранить этого крайне неудобного для них человека. Момент был очень хорош: мало ли, что может случиться в дороге с простым человеком, который везет приличную сумму денег, и не сопровождаем никем, кроме своей молодой жены. Итак, за Иешуа, а точнее, за его головой, был отправлен доверенный человек храма, некий Павел из Тарса, с десятком наемников – секариев. Им надлежало сперва убить Иешуа с женой, изобразив это деяние обычным дорожным разбоем, а затем связаться с доверенными людьми в Дамаске, на случай появления там учеников Иешуа, которые могли бы отправиться искать своего учителя. Этот план наверняка удался бы, не разгадай его Вителлий. Легат Сирии был не склонен упускать возможность раскрытия тайного общества религиозных фанатиков в столице провинции, поэтому на торговом тракте Иешуа и Павла поджидали два десятка обученных бойцов из тайной стражи легата.

В начале были схвачены Иешуа с женой. Перепуганных молодых людей безо всяких объяснений отконвоировали в Сидон и посадили на военный корабль, идущий на другой конец Средиземного моря - в Иберию. Вернуться оттуда в ближайшее время у Иешуа не было никаких шансов, и у Вителлия открывалась возможность создания провоцирующих слухов, будто странного философа видели там-то и там-то, где он делал то-то и то-то.

Затем бойцы тайной стражи схватили Павла и его секариев. Те пытались сопротивляться, но семеро были убиты на месте, а четверо, включая и самого Павла, взяты живыми и связаны. С захваченными начался разговор по душам. Попытка Павла представить себя и своих спутников мирными купцами, везущими ароматические вещества в Дамаск, была пресечена грубой фразой декуриона: «Павел, что ты гонишь? Вы - такие же купцы, как я - танцовщица». Вскрытие дорожных вьюков обнаружило вместо ароматических масел и смол, набор кинжалов, сирийских мечей, луков со стрелами и рекомендательных писем к агентам синедриона в Дамаске. «Вот и поторговали», - прокомментировал эту находку декурион, и приказал вспороть спутникам Павла животы. Следующий час стражники делали ставки, кто из несчастных дольше будет ползать по горячему песку. Это зрелище произвело на Павла неизгладимое впечатление, так что он оказался готов к самому искреннему сотрудничеству с тайной стражей легата.

Декурион произнес короткую патриотическую речь о гражданском долге каждого римлянина (а Павел, как уроженец Тарса, имел римское гражданство), после чего дал новоиспеченному тайному агенту стилос и пергамент, на котором вскоре появились имена, места встреч и опознавательные знаки доверенных людей синедриона в Дамаске. Затем Павлу было дано задание: путешествовать по провинциям Сирия и Антиохия, рассказывая небылицы о чудесах, совершенных Иешуа. Так Вителлий получил идеального «живца», на которого можно было годами ловить эмиссаров иудейского храма. Следовало только следить, чтобы этого «живца» не убили раньше времени. Урон, нанесенный Павлом его бывшим хозяевам, был таков, что готовый разгореться иудейский бунт захлебнулся из-за потери большей части людей, денег и тайных складов оружия.

Единственная попытка бунта случилась в Самарии, и принесла серьезные неприятности не Вителлию, а только мне, поскольку я отвечал за эту территорию.

12

В те дни я пребывал в самом благодушном настроении. Строительство акведука было завершено, Иерусалим получил огромное количество воды, и, что больше всего радовало, жители оценили это достижение римской цивилизации. Первые дни сотни людей стояли, завороженные зрелищем потока воды, которая стала доступна любому горожанину совершенно бесплатно. Я приказал выгравировать у мест отвода воды изображения Ромула, Рэма, Капитолийской волчицы и цезаря Тиберия (в честь которого и был назван акведук), и радовался, что желание получить чистую воду оказалось сильнее суеверий, запрещающих иметь дело с чем-либо, отмеченным изображениями людей и животных.

Смотреть на работающий акведук приехал даже Вителлий. Мы очень мило посидели в таверне рядом с одним из водосбросов, выпили вина, и легат, разговорившись, заметил: «После Муция Сцеволы, ты самый упрямый солдат Рима, какого я знаю. Так и напишу цезарю. Я рад, что поддержал твою идею с акведуком, хоть и не верил, что это возможно».

Мне показалось, что вот, наконец-то начинается спокойная жизнь. Я уехал в Кесарию, чтобы несколько недель побыть с семьей и отдохнуть. Но через неделю произошли события в Самарии. Сейчас я понимаю, что туземное жречество ни при каких условиях не могло примириться с этим акведуком – ведь он стал символом победы рационального римского мира над их темными суевериями. Им просто необходимо было сделать что-то, порочащее Рим в глазах горожан. Когда прошел слух о неких священных сосудах, якобы спрятанных их пророком Моисеем на горе Горизим, где с незапамятных времен было святилище какого-то ханаанского бога, я не придал этому значения. Позже к бывшему святилищу потянулись паломники, а затем пришла весть, что в Тирафане, у подножья горы создается настоящий военный лагерь, и молодым мужчинам уже раздают неведомо откуда взявшееся оружие. Вот как, оказывается, решили отплатить мне за все хорошее, что я сделал для этой страны. Наверное, в тот момент я потерял от гнева способность мыслить здраво – со мной это редко, но бывает. Когда Юстина увидела, что я надеваю полное вооружение, она пыталась удержать меня – впрочем, скорее, не из предположения, что я совершаю ошибку, а из опасения за мою жизнь: в тот момент в моем распоряжении находилась всего одна когорта – 600 легионеров, впятеро меньше, чем численность уже собравшихся вооруженных мятежников. Я понимал, что при таком соотношении сил мне придется атаковать всерьез – не как при подавлении обычных беспорядков, а как на войне.