Акведук Пилата - [12]

Сейчас я думаю, что, хотя я и ошибся в политической стратегии, но с военно-тактической точки зрения действовал правильно. Мы вышли к Тирафане за час до рассвета, после ночного марша, то есть разогретыми, но не пострадавшими от дневной жары. Лагерь мятежников был организован отвратительно. Скорее всего, они просто не рассчитывали, что столкновение произойдет так скоро. Я успел уже перестроить когорту в боевой порядок «четыре – два» за треть мили до линии их шатров, когда часовые перестали считать галок и подняли тревогу. Даже в этих условиях, будь у мятежников правильно поставлено управление, нам пришлось бы туго. Но вместо правильных действий, у них началась бессмысленная беготня полуодетых заспанных людей, ищущих свое оружие и своих командиров. Когда расстояние сократилось до двухсот шагов, перед нами были не боевые порядки, а редкая толпа растерянных людей, неуверенно держащих в руках кто – копье, кто – меч, кто – лук или пращу. В ста шагах мы грянули «барра» и перешли на бег. Всего несколько десятков лучников пустили стрелы, и то не согласованно, так что не причинили нам серьезного урона. Мы в ответ слаженно метнули дротики, эффект от которых был велик, поскольку у большинства мятежников не было ни шлемов, ни щитов.

Увидев, что многие их товарищи уже ранены или убиты, они еще более растерялись, так что удар нашей линии щитов разметал их слабую оборону. Многие продолжали выбегать из шатров, и, не успевая сориентироваться, оказывались перед частоколом наших копий. Те, кто не успел выбежать, были обречены – наш строй сносил шатры, и легионеры били мечами по всему, что шевелилось под тканью. Из-за обилия натянутых веревок и забитых в землю колышков, многие спотыкались, создавая угрозу правильности строя. Мне и командирам центурий пришлось приложить огромные усилия, чтобы бой не распался на беспорядочные схватки между шатрами, навесами и прочими сооружениями. Тогда численный перевес противника сыграл бы сам собой. Но, пока центурии продвигались ровным строем с плотно сомкнутыми щитами, бессистемные атаки мятежников разбивались о них. К моменту восхода солнца, место лагеря было уже так загромождено остатками сооружений и повозок, и телами убитых или раненых людей и животных, что пришлось дать команду разбиться на десятки. Только благодаря опыту и спокойствию декурионов, мы сохранили в этих условиях плотный порядок построения. На дальнем краю лагеря мятежники сумели все-таки собраться и организовать контратаку.

Мы едва успели снова сомкнуть ряды и образовать «черепаху», когда на нас обрушился град камней и стрел, а вслед за тем по нам ударила масса людей, вооруженных пиками, мечами и топорами. Когда строй первых четырех центурий стал прогибаться, я отдал команду «расступись» и в проход между рядами ринулись две арьергардных центурии третьего манипула, с ходу разрезав массу мятежников. Мы выровняли строй, вновь ударили на них и мятежники, не выдержав, обратились в беспорядочное бегство. Третий манипул преследовали их около мили, истребив большую часть. Первый и второй манипулы развернулись и вторично прошли по лагерю, сминая и рассеивая кучки мятежников, еще продолжавших оказывать сопротивление.

Собственно бой продлился около получаса, но я был измотан до полусмерти. Кроме того, я получил две глубоких царапины в плечо и одну - в бедро, так что потерял некоторое количество крови. Я сидел на опрокинутой повозке, посреди разгромленного лагеря, потому, что у меня уже не было сил стоять. Гестий Вер, приор первого манипула, наклонился к моему уху и негромко сказал «префект, можно я приму рапорта центурионов вместо тебя». Я махнул рукой – «валяй», и, сняв шлем, положил на колени. Голова гудела, а тут еще восходящее солнце стало припекать…

В битве при Тирафане мы потеряли 65 человек убитыми, 143 получили ранения разной тяжести. 11 человек умерло от ран в течение дня, состояние остальных опасений не вызывало, большинство, включая и меня, к вечеру могли идти своими ногами.

Мятежников было убито более пятисот, и втрое больше - взяты раненными. Тяжело раненных и сильно покалеченных я приказал добить, а легко раненных – распять тут же, на каркасах шатров и оглоблях повозок. Солнце убило их к середине дня.

Я знал, что эти две с лишним тысячи трупов не пройдут для меня даром. Туземные лидеры подали жалобы и легату, и цезарю, представив дело так, будто наша когорта истребила мирных паломников. В Кесарию приехал страшно раздосадованный Вителлий, выслушал сначала мой рассказ, потом рассказы центурионов и долго качал головой. Потом буркнул, что, по крайней мере, распинать раненных не следовало. Интересно, что бы он сделал на моем месте, потеряв в бою с мятежниками 76 своих солдат… Хотя, какая разница… Под конец он сказал: «жди вызова в Рим». Так оно и случилось.

Не знаю, как бы обернулось для меня дело, будь Тиберий жив к моменту моего приезда в Рим. Но я прибыл как раз во время народного ликования по поводу его кончины и по поводу восшествия на Палатин Гая Калигулы, который в тот момент был еще очень популярен, несмотря на свое явное и опасное безумие.