Аквариумная любовь - [36]

Сеппо вытягивает из кучи темно-синий свитер и напяливает его на себя. На груди кроваво-красными буквами вышито «Horror»[8], и чуть ниже — клыкастая пасть.

— Этот беру.

— Нет, не берешь! По-твоему, это можно надеть на свадьбу?

Сеппо делает вид, что не слышит, и достает деньги из бумажника.

— Этот возьмете? — мурлычет продавщица.

— Йес, — кивает Сеппо и протягивает ей деньги. Я вздыхаю и прислоняюсь к стене.

Церковь до отказа забита всякими дядюшками и тетушками, так что мы с трудом протискиваемся внутрь. Наша семья сидит в пятом ряду. Ханну Токола тоже среди приглашенных, хотя Ханнеле почти не общалась с ним после окончания школы. Он стоит рядом в белом костюме и галстуке. На мне — изысканное красное шелковое платье чуть выше колен, которое, правда, совершенно не соответствует моему душевному состоянию.

Мама сидит с торжественным видом. На ней выцветший национальный костюм, на шее — бронзовое украшение в виде ладьи, на голове — лента. Она смахивает на девушку из карельской деревни. У некоторых людей чувство стиля — в крови.

Неожиданно начинает играть музыка. Дверь открывается, и на пороге появляются Ханнеле и Осмо.

Белокурые волосы Ханнеле собраны на макушке, голову украшает длинная фата. На ней платье из тонкого тюля с глубоким вырезом в стиле магазина «Интим», и она даже отдаленно не похожа на невинную невесту. Я начинаю выть прежде, чем они делают первый шаг. Сеппо с возмущением смотрит на меня.

Они медленно и торжественно шествуют к алтарю. Взгляд Ханнеле устремлен в одну точку. По выражению ее лица сложно понять, о чем она думает. Они останавливаются перед пастором, который заводит привычную речь.

Я вновь думаю о Йоуни, о его взлохмаченной голове, о его нижней губе и о том, как он уплетает шоколадный пудинг, когда приходит с работы.

Когда я попросила его поехать вместе со мной, он сказал, что не выносит поездов.

— Давай поедем ночным, ты сможешь поспать, — предложила я.

— Я не могу спать в поезде. Мне всегда мерещатся всякие ужасы. Только закрою глаза, как в моей голове какой-то голос начинает твердить в такт колесам: пси-хи-атр, пси-хи-атр, пси-хи-атр…

Я скучаю по Йоуни так, что грудь наливается тяжестью.

Стол был накрыт в приходском доме. Отец Ханнеле произнес пламенную речь, после чего молодые разрезали свадебный торт. Ханнеле и Осмо сидели под навесом, сотканным из искусственных цветов. Ханнеле выглядела совсем как светская дама.

— Ауне говорит, у них и свадебное путешествие будет. Вроде как в Стокгольм едут, — сообщила мама, запихивая в рот целую булку. — Хорошо, когда молодые могут поехать отдохнуть. Мы-то с Тапани никуда не ездили. Разве что в Хапаранду через пять лет после свадьбы, да и то лишь потому, что двоюродный брат Тапани сошел с ума и надо было проведать его в больнице. Так что медовым месяцем это не назовешь.

— Будь добра, говори потише, — проворчал отец.

— А ведь мы бы тоже могли поехать куда-нибудь. Например, на Крит — мне бы там наверняка понравилось. Я бы пользовалась там огромным успехом, этакая белокурая северная красавица. Ах, как бы я там веселилась: туфли долой и айда танцевать сиртаки!

Мама трещала так громко, что можно было подумать, что она выпила для храбрости в ближайших кустах. Она встала и с пустой тарелкой направилась к столу с булочками и тортами.

— Да уж, темперамент у южан не то что у финнов, — сказал Ханну. — Банджо там всякие, танцы-пляски. А попробуй у нас в деревне станцевать фламенко… моргнуть не успеешь, как в кутузке окажешься…

Отец раскатисто захохотал. Шутки Ханну Токолы всегда приводили его в полный восторг.

— Я считаю, что человек просто обязан хоть раз в жизни побывать за границей. А то знаю я наших путешественников — съездят разок на озеро Сайма, насмотрятся лапландских открыток — и думают, что мир посмотрели. И ведь таких — большинство.

— Ну, не обобщай. Кое-кто все же успел побывать за рубежом, — возразил отец. Наверное, вспомнил эту нашу чертову поездку по Европе.

— Да уж, — сказала я. — Только чаще всего это безмозглые идиоты, которые трезвонят направо и налево, что хотят воспитать детей в духе интернационализма, а потом вывозят своих отпрысков раз в год куда-нибудь в Торремолино полюбоваться на обрюзгших финских алкоголиков.

— А ты, Ханну, был за границей? — спросил Сеппо, впервые за все это время открыв рот.

— Ну, на испанских курортах… Коста-дель-Соль и Торремолино.

— И он туда же! — усмехнулась я.

Ханну поспешно отхлебнул кофе и продолжил, опасаясь, что его кто-нибудь прервет:

— В Коста-дель-Соль была вообще чума. Подцепил я там как-то двух девиц в одном клубе, «Экстази», что ли. Ну, привел я их в гостиницу, смотрю — черт, да это же шведки! Правда, я только одну обработать успел — отрубился, пока вторая своей очереди ждала. А утром проснулся, глядь — кошелька нет. Ну, я к девкам — типа, давайте-ка, подруги, гоните деньги, а они глазенки выпучили, вроде как знать не знают никаких денег, но я-то сразу просек, что рыльце у них в пушку. Только я спустился к администратору заявить о краже — бегут, полураздетые, и бумажник протягивают, типа «в туалете нашли». И главное, стоят передо мной, словно я их благодарить должен, а я как рявкну: «Пошли вон!»