Аквариум - [28]

— Ты ушел от ответа, — напомнила Тина. — Вы кассету девушке собираетесь показывать?

— А это не моё дело, — ответил Тео все так же беззаботно. — Я права Мику подарил на день рождения. Я Мастер игры, что хочу, то и делаю. А он может потом всё красиво смонтировать и подарить ей. На свадьбу, например.

Тина вздрогнула, будто по ее ноге проползла змея.

— Тебе не стыдно?

Он посмотрел на нее с вызовом. Она не выдержала и отвела взгляд.

— В последний раз мне было стыдно — дай вспомнить — в седьмом классе.

Тина была девочкой, но даже она знала, что бить под дых — это не по правилам. Про подвал Тео рассказал ей в тот день, когда уехал поступать в консерваторию. Не ходи туда, добавил он. Ты теперь большая. Ей было тринадцать. Когда брат уехал, она заперлась в ванной и долго плакала. Мику и родителям она ничего не сказала.

— Можешь с ним сама поговорить, — продолжал Тео уже будничным тоном. — Он не злыдень. Дадите ей запись, когда придет на следующий сеанс.

— Что значит «следующий»? Вы опять с ней играете?

— Ну а почему бы и нет, если ей нравится?

— Да не в ней дело! Ты на своего брата посмотри! Ты понимаешь, что ему доза нужна? Он же будет теперь ею ширяться, пока не окосеет. Он же чокнутый.

Тина вскочила и сжала кулаки. Тео поставил стакан, поднялся и навис над ней, хотя был почти одного с ней роста.

— Мы все чокнутые, — сказал он спокойно. — И ты тоже.

Она не могла больше смотреть ему в лицо и опустила глаза. Видеть его гладкую, юную, мерно вздымавшуюся грудь было совсем невыносимо.

— Тео, — тихо сказала она, — уйди, пожалуйста.

Вопреки ожиданиям, он без звука повиновался. Уже в дверях кухни обернулся и сказал:

— Я уйду, но недалеко. Я, чтоб ты знала, немножко у себя дома.

Тина сложила посуду в раковину и повернула кран. Вода потекла с каким-то потусторонним, льдистым перезвоном, и она не сразу поняла, что звук доносится со стороны комнаты. Тина закрыла воду. Тео играл на рояле.

Это был еще один запрещенный прием, и она тут же отказалась от борьбы, безоговорочно признав поражение. Она так давно не слышала, как он играет. Тина вошла в комнату и прислонилась к косяку. Брат сидел в профиль к ней. Контровый свет от окна скрадывал детали, и она не видела больше его выступающих ребер, а видела лишь легкую склоненную голову и движения рук. Левая, скрытая от глаз, играла мелодию — короткими нотами, будто тыкала кисточкой, рисуя в стиле пуантилизма. Правая сновала вверх и вниз, наполняя воздух сияющими каплями. Ей почудился фонтан и радуга над этим фонтаном, и в груди заныло от боли, хотя радуга должна была означать, что гроза позади. Было холодно, капли застывали в воздухе и, остекленев, рассыпались по полу. Тео сыграл глиссандо — нежно провел по клавишам тыльной стороной пальцев, словно гладил собаку; потом еще раз, и еще. Тине захотелось плакать.

— Сен-Санс, — объявил брат, положив руки на колени. — «Аквариум», седьмая часть из «Карнавала животных». Хочу взять для сеанса. Она, конечно, затасканная, как портовая шлюха…

— Это очень хорошая музыка, — сказала Тина. — И она не виновата, что ее затаскали.

— Да, — согласился Тео. — Ладно, времени уже много. Давай работать.

Она разложила на тусклом зеркале крышки распечатанные кадры из мультиков, которые делала по рассказам Нины. Тео просил хотя бы один кусочек видео, хоть десять секунд, чтобы понять динамику. Да ты знаешь, что такое десять секунд перекладочной техники в пластилине, да еще с кучей эффектов, возмущалась Тина. Она работала сразу над несколькими вещами, потому что хотела охватить их все — сгрести в охапку, как выводок теплых щенков, и тискать их, и целовать. Брату она не могла этого объяснить: женщины чувствуют иначе. Вот Нина поняла бы ее, но так неловко было лезть к совершенно чужому человеку со своей любовью. Сделать хотя бы один мультик и показать ей — это казалось Тине правильным. А если Тео напишет саундтрек, как обещал, было бы вообще супер. Жаль, что они не додумались до этого раньше.

— Я про метроманьяка почти доделала, — объяснила Тина, когда он подошел взглянуть на ее вернисаж. — Но музыку я хочу к другим: про руки, и еще мне очень понравился рассказ, который на домашней страничке выложен. Про тромбон. Он крошечный, но его можно шикарно визуализировать.

Она показала эскизы: нарисованную быстрыми карандашными штрихами фигуру девушки с длинным и тощим, как она сама, чехлом, а фоном — текучие линии метро, полусонной равнодушной толпы в вагоне. Там стиль письма такой, пояснила она: слова льются, монотонно, без точек — поток сознания, и хочется это передать. С техникой Тина еще не определилась, зато для другого рассказа у нее уже были готовы и декорации, и раскадровка. Тео подносил к глазам то одну распечатку, то другую, и внимательно рассматривал детали. Две пластилиновые руки лепили друг друга — она видела эти движения, ласкающие, неопытные, но с каждой секундой обретающие уверенность. Алая капля срывалась с пера на бумагу и расползалась безобразной кляксой. Героиня шагала вдоль парковой ограды, и чугунные прутья под ее пальцами дрожали, как струны арфы, и вспыхивали алым во мраке.

— Здорово, — сказал Тео. — Я ума не приложу, зачем ты тратишь время на эту дурацкую компьютерную графику.