Аквариум - [27]

В следующий миг он забыл обо всем на свете: Тео снялся с места, а это означало, что сейчас будет импровизация. Брат стянул через голову футболку, закинул ее в угол и подошел к сестре. Правила он соблюдал свято, поэтому руки держал опущенными. Он улыбнулся Мику, ловко подвернулся Тине под руку гладким боком и сделал один-единственный короткий вдох. Он подцепил ее на крючок этим вдохом, и Тина накрыла ладонью рот, как когда-то Ива. Мик прекрасно помнил, что он ощутил в тот момент. Ему заливало глаза новым чувством, сладким и темным, как патока. Он знал, что влип насмерть, но освобождаться не хотел. Он видел, как искрит между ними воздух, и треск его был похож на звук рвущейся ткани. Тео снова начал дышать. Тина оцепенела.

Ни до, ни после, ни в Комнате, ни в жизни Тео никого не провоцировал с такой виртуозностью. Он вообще предпочитал, чтобы провоцировали его.

Тина отмерла, стиснула кулаки и отвернулась.

Потом она потребовала, чтобы запись стерли. Мик сказал, что так и сделает, но, разумеется, делать этого не собирался. Месяц спустя Тео пришел к нему и обнаружил кассету нетронутой. Мик хотел отшутиться, ведь правила были всего лишь частью игры; но увидел лицо брата и осекся. Тот смотрел не мигая, очень спокойно и даже чуть устало. Мику почему-то захотелось втянуть голову в плечи.

— Я сотру, — быстро сказал он.

— Дай сюда. Я сам сотру.

Мик крутил в пальцах опустевший бокал и думал не про будущий сеанс, не про Иву, не про Тину, а про брата. Он знал, что никогда не станет таким, как Тео, хоть расшибись в лепешку. А ведь когда-то они были ровня. Он еще помнил Тео плачущим, хотя Тина утверждала, что это вранье. Помнил моменты его бессилия, помнил, как они вместе боялись — ужастиков по телеку, гопников в переулках. Позже Мик боялся плохих оценок, насмешек девчонки, за которой волочился в шестом классе, и тому подобной ерунды. А Тео стало пофигу на всё. Мик искоса наблюдал за ним, пытался ему подражать, но так и не понял, в чем его секрет.

Семь листков календаря, скрывавших день игры, Мик срывал так, будто это были семь покрывал. Восьмой упал увядшим листом, покорно и тихо, и долго лежал на полу, чуть шевеля краями от сквозняка, будто еще дышал. Листок казался бескровным, как Ивино лицо.

Прошло уже два дня после сеанса, а кассета все еще лежала в остывшей видеокамере с погасшим глазом. Мик тоже лежал, подтянув к груди колени. Кто-то ходил за дверью спальни; Ми говорила кому-то по телефону: «Езжай к нему, детка. Еще можно успеть». Нога болела, и ему чудилось, что он маленький и у него температура. Но кровать под ним родительская, а это значит, что ему семнадцать. За окном бушует гроза, на душе холодно и пусто. А еще ему страшно. Он слышит жаркое дыхание за спиной и боится его, но зажать уши он тоже боится. А больше всего он боится повернуться к ним лицом.

12. Тина

— Как вы считаете, художник-аниматор должен оставаться в душе немного ребенком?

— Нет. В этом виде искусства нет ничего специфически детского — как нет его в живописи или в музыке. Это просто аберрация восприятия. Но кое-что их все-таки роднит: в детстве мы чаще всего испытываем чувство неограниченной свободы. Чувство полета. Именно анимация дает художнику такую свободу. Живопись статична, литература одномерна. Дальше можете продолжить сами.

Дубликат ключа от своей квартиры Тео вручил ей спустя неделю после выписки из больницы. Мало ли, сказал он, меня снова увезут, а тут собака. Тина тогда подумала, неужели брат наконец-то повзрослел. Она открыла дверь и едва ли не с порога почувствовала в воздухе что-то непривычное. Повесила куртку на вешалку, рядом с аккуратно свернутым поводком; прошла на кухню поставить чайник. В раковине было очень мало грязной посуды; в холодильнике, напротив, обнаружилась какая-то еда, хоть и сомнительного свойства. Тина провела пальцем по подоконнику, оставив в пыли нежную дорожку, пушистую по краям. Кое-что в этом доме оставалось неизменным. Стоя спиной к двери, она услышала, что брат вошел в сопровождении собаки. Она обернулась. Тео выглядел так, будто только что встал, хотя часы в ее мобильном показывали без пяти три.

— Ты б хоть оделся, — заметила она, — холодно.

— Мне тепло, — ответил он.

Поддернув штанину, он уселся на контрабасовый стул, выкрученный на максимальную высоту: обычных стульев в доме не было. Он молчал, пока Тина разливала чай; приняв у нее стакан, кивнул и с наслаждением обхватил его ладонями. Руки у него были будто потрескавшаяся земля.

— Что там со съемкой, получилось что-нибудь? — спросила Тина, чтобы нарушить тишину.

Он даже не сразу понял, о чем речь, хотя дело было позавчера.

— А, это. Не знаю, я не смотрел. Мне некогда.

— Ну вы хотя бы исходник ей покажите, если монтировать не будете. Ей ведь хочется, неужели ты не понимаешь? К тому же права у нее.

— Да мне пофиг на права, — сказал Тео, вдруг повеселев. — Ты же знаешь, я вообще против копирайта. Будь моя воля — я бы всё выложил бесплатно в интернет. Вот запишу что-нибудь один и выложу. Для прецедента.

— А жить на что будешь?

— Так я же не против денег. Но это должно быть добровольным: кто захочет, кинет в шляпу монетку, кто нет — я не в обиде. С голоду помереть не дадут. Вот ты бы разве не помогла своей Нине, если что?