Акварели - [3]

Одна звезда. И время замолчало.

Фонарь стоит не глядя небу в очи

И дань несет свою под покрывалом.

И приняты последние старанья

Холодной милостью предутреннего света:

Под фонарем стоят два силуэта,

Стоят два человека утром ранним.

Сыну

Прости мне, милый друг,

Двухлетнее молчанье…

А. С. Пушкин. «Городок»

Мне слышно, как несутся поезда –

Посланники затеряных вокзалов,

Их окна словно сонные глаза –

Вагонного уюта зазывалы.

Все те же мы, но только на колесах,

Все те же мы — окно и силуэт,

Вместилище незаданных вопросов

И рельсами отсроченный ответ.

Мне поездов дорога — не дорога,

Когда — нибудь тебе я объясню,

Зачем и самолеты понемногу

К их собственному пристегну ремню.

Я соберу себя, во что — не знаю,

Путями бумеранга полечу

И возвращусь к тебе с другого края,

А по дороге — письма опущу.

«Когда-то…»

Когда-то… (Ох, не люблю я это слово.

Оно мечом ложится между "есть" и "было".)

Так вот, когда-то, то есть нынче утром,

Когда часы на башне десять били,

Когда за окнами творилось Бог весть что,

И осень мне швыряла комья злобы,

И ветра десять тысяч голосов

Рвались из чьей-то каменной утробы,

Так вот, когда-то… Снова это слово.

А, кстати, что оно обозначает?

И где мне отыскать портного

(Мне говорили, будто он из Львова),

Что удлиняет ловко и тачает,

В какой каморке нынче обитает?

Мне кажется, каморка где-то близко

По запаху отвара из аниса,

Портной-закройщик под нос все бормочет

До лишних объяснений не охочий,

Уверен в том, что дело свое знает,

Сидит костюм или костюм спадает –

"Все верно, — говорит, — так подобает."

И все колдует над заплатой

Между сегодня и когда-то.

Хитрец закройщик

        (кажется, из Львова).

И в суматохе швов и меток

Он что-то сдвинул.

                        Нынче деток

Я родила — и помню точно,

Рожала их к исходу ночи.

А в полдень принесли мне внуков,

Без спроса, без дверного стука.

Старик здесь что-то перепутал:

По выкройке одной отмерив,

Скроил мое и чье-то время.

Сбежались швы в единый сгусток

И стал костюм мне мал и узок.

А я портному: "Милый, милый,

Вы не ошиблись ли в наметке?"

А он молчит с лицом налима

И у него во рту иголки.

А он молчит, а он молчит,

Из-под очков глядит куда-то

И тихо тканью шелестит,

И с тканью шелестит заплата.

Мне написал портной когда-то

(Портной-закройщик — не оратор):

"Я отниму у вас минуту.

Не беспокойтесь о заплате:

Носить костюм — не то, что муфту.

Он принимает форму тела

Того, кто носит. В этом дело.

И легкость шага, и терпенье

Важнее, чем мое уменье.

Не беспокойтесь об оплате,

Вы знаете: я шью в рассрочку,

Носите с Богом ваше платье,

Моя забота — швы и строчки.

Я вас увижу утром, днем ли,

У дома иль в аллее темной,

Я ваш слуга, слуга покорный,

Позавчера, через минуту,

Вчера, сегодня, завтра утром,

Когда-нибудь или когда-то –

Всегда к услугам."

                        Подпись.

                                Дата. 

После прогулки на корабле

Прогулочный корабль — как женщина для лёгких отношений,

Прогулочный корабль — высокий частокол псалмов,

Запрятанное в трюм глухое песнопение

И шквальные призывы берегов.

Прогулочный корабль — матросы блещут медью,

Синкопы рвут движенье мерных строчек,

Прогулочный корабль — высокое возмездие

За тоненькую линию отсрочек.

Налево за бортом — неистовство огней,

Направо — тьма, что сбрызнута извёсткой,

Корабль что-то знает о судьбе своей

И что-то в ней от участи актёрской.

И с нею заодно мальчишка — лицедей,

Что прибыл нынче утром из Зимбабве:

Бродяче-цирковая поросль затей

От древнего служения забавам.

Прогулочный корабль — смиренье и каскад,

На три часа откупленное детство,

Прогулочный корабль, повёрнутый назад,

Он всякий раз уходит, словно в бегство.

«Досадую на воздух и на пыль…»

Л. Ленчику

Досадую на воздух и на пыль,

В которые гляжу, проскальзывая мимо,

Как множественный жест невидящего мима

У небыли одалживает быль.

Досадую, что и не оглянусь

На пустоту асфальтовой равнины,

И где-то на краю застигнет грусть

От ею же придуманной картины.

Я вслушиваюсь в паузы меж слов —

Они слышнее голосов раската –

Всплывает на поверхность давних снов

Движение, застывшее когда-то.

Сумерки

А сумерки ложатся в ложе дня,

Как дань для утешения ухода,

И с песней колыбельной погодя,

Себя даруют вечеру в угоду.

Тихонечко подрагивает быль —

Качели детские в давно уснувшем сквере,

И сон остановить их позабыл,

Чтоб не вселять опасное безверье.

Уходит день. Качаются качели.

Качаются, как маятник средь ночи,

А где-то далеко, на самом деле,

День держится за небо, что есть мочи.

Лицом к Востоку

I

Я стала на красную глину

Под полуобморочное солнце,

А мимо плывут бедуины

Иероглифами на горизонте.

Связкой невольников — гроздь винограда,

Лица — маслины под серым прикрытьем,

В воздухе сонно стрекочут цикады,

Будто и нет здесь иных событий.

Полдень, дорога, гортанный намаз,

Ветер плетет из песка свои косы,

Я здесь, мне кажется, в тысячный раз,

Но не смогу объяснить, если спросят:

— Что это?

                Камень. А из него,

Прямо из камня, а не из расщелины,

Крепко упершись упрямой ногой,

Выпростал с силой себя крутошеий,

Бог весть откуда явившись, цветок.

Слов я других не ищу и не знаю,

Лучше его так никто и не смог

Мне рассказать, что такое Израиль.

1999 г.

II

Бог умудрил, да не слишком, наверное…

Руку тяну свою, руку безмерную,