Актриса на роль подозреваемой - [2]

– А может, у меня есть доказательства, миледи? Что, если я могу взорвать ваш маленький, насквозь протухший мирок рассказом о вашей жизни до того, как вы стали многоуважаемой леди Хорнберри? Одно мое слово, и ваше имя забудут в гостиных и салонах, а ваша дочь станет самой нежеланной из всех невест Англии? Пожалуй, я начну с вашего детства. Дочь, кажется, мельника? Уважаемая профессия! Наверное, папаша надеялся, что дочка будет ему славной помощницей. Но в этой хорошенькой головке витали мысли, далекие от зерна и жерновов: ей хотелось вырваться из полунищенского существования, которое устроило бы девяносто процентов добропорядочных девушек ее сословия. Но Лора-Мэй не была добропорядочной – мы-то с вами знаем, леди Хорнберри, да? Маленькая чертовка только и мечтала сбежать из отчего дома и пуститься на поиски приключений. И она их нашла. Кто был отцом бастарда, мадам? Не сын ли обедневшего помещика, который впоследствии застрелился, не сумев оплатить карточные долги? Он оказался слабой фигурой на вашей шахматной доске. Фигурой, оставившей к тому же неприятное последствие. У последствия было имя, миледи? Вы успели наречь его, прежде чем бросили умирать холодным осенним утром?

– Лжете! – запальчиво воскликнула леди Хорнберри. – Каждое ваше слово – ложь, и я не потреплю…

– Его назвали Кавингтон, – продолжал Томас Гослинг. – Джонни Кавингтон. Кавингтон – по названию перекрестка, где его обнаружил случайно проезжавший мимо священник, из-за дождя изменивший обычный маршрут. Джонни… А как еще могут звать ребенка, чья мать только что не убила его собственными руками?

– Где он? – проговорила женщина, едва ворочая языком. – Где мой сын?

– Вам было бы удобнее, если бы он умер в младенчестве? Бедный Джонни Кавингтон без роду и племени… Вы говорили, я не испытываю к вам никаких чувств – к вам и моей милой, нежной сестренке Марджори?

– Се…стренке? – ошеломленно произнесла леди Хорнбери.

– Вы ошибаетесь, – словно не слыша, продолжал Томас Гослинг. – Мое чувство сильнее любви. Оно даже сильнее вашей жажды власти и положения. Единственное чувство, которое я пронес через годы, – ненависть ко всему, что связано с вашим именем! Все, к чему вы прикасаетесь, становится грязным. Мне терять нечего, а вот вам… Ваш последний муж, держу пари, не знает о проделках женушки? А своей обожаемой падчерицы? Боже, какой скандал!

В этот момент молодой человек заметил, что женщина сжимает в руке бархатную сумочку. Она мяла ее так сильно, что рисковала порвать.

– Что у вас там, миледи? – спросил Томас и, грубо выхватив у леди Хорнберри предмет дамского туалета, раскрыл ее. – Вы, я вижу, решили изменить стиль?

Он двумя пальцами извлек из сумочки изящный револьвер.

– Не мышьяк, как с первым мужем? Не цианид, как со вторым? Мне предназначалась пуля! Что ж, гораздо гуманнее – если, конечно, вы хорошо стреляете. А вы хорошо стреляете, леди Хорнберри? Вы сможете убить с первого выстрела? Потому что, если нет…

Томас Гослинг не счел нужным заканчивать фразу. Он аккуратно положил револьвер на стол, в непосредственной близости от руки леди Хорнберри. Затем он развернулся на каблуках и медленно пошел к двери. Женщина продолжала стоять неподвижно.

– У вас есть лишь один способ остановить меня, – не оборачиваясь, бросил Томас Гослинг. – И всего пара минут, пока я не выйду.

Он взялся за ручку.

Леди Хорнберри, словно сломавшись пополам, грузно осела на пол. Томас еще постоял, не поворачивая головы, а потом распахнул дверь.

Занавес обрушился, отрезав зрителей от происходящего на сцене. В звенящей тишине раздался выстрел, заставивший многих в зале вздрогнуть. Рита судорожно сжала локоть Байрамова. Тот с удивлением посмотрел на нее, не представляя, что спектакль мог произвести на жену столь глубокое впечатление. Он не собирался идти в театр и сделал это лишь потому, что его заставила Рита. Игорь был равнодушен к драме и полагал этот жанр отжившим, поэтому известие о новой постановке «Перекрестка» Руперта Рингуолта, забытого драматурга начала прошлого века, его в отличие от Риты не вдохновило. Хотя Байрамов подозревал, что, если бы в главной роли не был занят Сергей Свердлин, его жена охотнее провела бы вечер дома.

– Как думаешь, она его убила? – задумчиво спросила Рита, когда Байрамов помогал ей одеваться в гардеробе. – Или сама застрелилась?

– Понятия не имею, – пожал плечами Игорь. – Терпеть не могу неопределенные концы! Хотя дамы вроде леди Хорнберри обычно не пускают себе пулю в лоб, предпочитая уничтожать других.

Рита незаметно улыбнулась: Игорь не остался равнодушным к пьесе, иначе не удостоил бы ее такой реплики, сильно попахивавшей анализом! Рита знала, что он отправился в театр только потому, что она настояла, и еще потому, что Сергей Свердлин – его друг. Если бы не эти два факта, то Байрамова не удалось бы затащить на драматическую постановку.

– А как тебе Свердлин? – спросила Рита, твердо намеренная заставить мужа выразить мнение в отношении спектакля. – Великолепен?

– Мне больше нравится смотреть на него на экране, – пожал плечами Игорь.

Рита снова улыбнулась. Сергей Свердлин считался самым знаменитым из ныне живущих отечественных актеров театра и кино. Он был едва ли не единственным русским артистом, которому удалось покорить европейские подмостки, одинаково успешно снимающимся как у российских, так и у зарубежных режиссеров. Рита не любила бульварную прессу, но не пропускала ни единой заметки о Свердлине. Она знала, что он в данный момент курсирует между Питером, Римом и Лондоном, играя в спектаклях и участвуя в киносъемках. Если правда тот факт, что языковой барьер являлся единственным препятствием проникновения русскоязычных артистов на заграничные сцены, то для Сергея Свердлина его не существовало – он прекрасно владел английским, французским и итальянским, что позволяло ему не прибегать к помощи дублеров.