Актриса - [105]

— Дядь, а дядь, — попросил я, — скажи три!

— Ну, три! — машинально ответил он.

— Сопли подотри! — дико захихикал я.

Что он ответил, я уже не помню. Я уже лежал. Я тогда еще уже лежал. Очнувшись, я увидел высоко в небе парящую птицу, очень схожую с той, на подножке которой до недавнего времени стоял дядька-пилот, блистая начищенным черным мокасином.

Брат Боря хлопотал вокруг меня с угрожающим потенциалом. Его хлопотание напоминало хлопотание боксера-профессионала над другим, почти добитым боксером-профессионалом. Девиз первого боксера: поднять и доконать!

Понукаемый пинками и затрещинами, как скотина за хозяином, шел я за своим братом-полуубийцей (отцу скажу, что убийцей!) Борей. Нет слов, чтобы описать наши дальнейшие скачки по направлению к железнодорожному вокзалу с неожиданно возникающими препятствиями — дежурный и помощник дежурного по вокзалу сказали, что все-таки можно рыпнуться (так и сказали, когда спросили), но не на паровозах, да кто, добавили, вряд ли: чистый мизер без вариантов. Я тоже подумал: уж если я не рыпаюсь (правда, меня и не спрашивают), то спешить больше некуда и незачем. На паровозах мы немного не поспевали до отлета, пустяки, каких-нибудь пару часов.

Но не таков был Боря. За деньги он бы перегрыз глотку любому, даже мне, его лучшему и достойному братцу.

Такси стояло перед фасадом вокзала, как Сивка-Бурка перед Иваном-дураком, Иван-дурак, а вслед за своим братом и я, бросились к «мотору».

— Гони, шеф, — заорал Сивке-Бурке Иван-дурак.

Шеф, флегматично откинувшись на сиденье, не торопясь, спросил, куда гнать и зачем гнать, потом добавил, что мы куда-то спешим, может, в Рио-де-Жанейро или в Монте-Карло?

— Да, да, мы как раз спешим к папе Карло.

— И куда? — спросил водитель.

— Ба… па… та, — заикнулся было я объяснить ему членораздельно, но брат мой Боря бескультурно оборвал мою членораздельную речь:

— Заткнись, кретиноватый, без тебя тошно, — и шефу: — Гони, шеф, а то убью!..

Да, деньги правят миром, и люди гибнут за металл. На моих глазах гибнут. Тут же Б. зашвырнул меня на переднее сиденье, себя вместе со шмотками на заднее, скакнув при этом, как горный молодой козел за козлицей, и задрожал крупной дрожью, ясно и доходчиво. Шофер, видать, не хотел гибнуть за Борькин металл и нехотя спросил: куда же в общем-то хотели бы мы съездить?

— В аэропорт, шеф, гони, давай, вперед, заводи, пошел, но-о!

Таксист лениво выбросил окурок в окно, повернул ключ в замке зажигания, да как рванет с места, что я чуть не перелетел к Борьке на заднее сиденье. Ур-ра, покатили!

— Эх, тачанка, растачанка, — радостно возопел я и захлопал в ладоши. Машины люблю, хоть тюхтелями корми. Всю жизнь согласен ездить и не устану. Тачанка катила как растачанка, а брательник Борька мой, поостыв, со скоростью, которой я от него никак не мог ожидать, и вообще не идущей к его внушительной фигуре будущего министра здравоохранения, стал задавать шоферу тысячу и один вопрос, причем все разом и сразу:

— Сколько часов ехать до Адлера? а успеем доехать? а километров сколько туда (а отсюда и рубликов, они у нас приближались к абсолютному нулю)?

Шофер не спеша и, как мне казалось, обиженно покручивал баранку, но на последний вопрос ответил:

— Сто тридцать до самого аэропорта, до Адлера чуток поменьше.

Ну, если кондрашкевич не хватил моего брата тут же, окончательно и бесповоротно, то жить ему на этом свете очень долго и жилец он прочный, я за него спокоен.

— А?! — возопил жилец. — Что, нет, тпру, стой, назад, шеф, в кемпинг, деньги, о, будь ты проклят (это я проклят, вот скотина, И-ва-ан-дурак).

— Вперед, погоняй, шеф, галопом, но-о!

— Слушай, — осмелился я, — что ты, как Иван Кизимов на коне: тпру, но-о, стой. Тут тебе не ипподром, а салон легкового автомобиля «Волга» — ГАЗ-21 М.

— У, знаток! Душить таких знатоков надо! (Ильфа знает.)

— Всех не передушишь, — пискнул я.

Заднее грозовое дыхание обожгло мой затылок, и я решил лучше понаслаждаться (предварительно вспомнив мудрую папину поговорку: не трогай Б. — не будет Г.). Кемпинг, в котором мы до недавнего жили и процветали, придвинулся быстро, как рай.

— Найдешь клиента, переносок, — и он, недоносок, сорвал с носа фирменные дымчатые очки, — возьмешь как можно больше, по пути не разбей, не разлей, не опрокинь, не переверни, не потеряй и пулей назад. В твоем распоряжении одна минута сорок пять секунд. Опоздаешь: урою, как древние мамонта, — без возврата.

Почему он выделил мне минуту и сорок пять секунд, а не сорок или не пятьдесят — до сих пор для меня загадка.

Клиент Бромберг сидел в своей палатке (как у нормальных: с деревянным полом) и в неограниченном количестве поедал свой обед. Я пулей залетаю в палатку (как было приказано), свято памятуя об урываемом, то ли урывающемся мамонте, попутно пытаясь высвободить из цепкого плена своей конопатой памяти остаточные знания из истории древнего мира, чтобы хоть знать, как это делалось в палеозойской эре.

Клиент Бромберг обтер губы и повернулся ко мне.

— Клиент дозрел? — запросил я.

— Что? — спросил он, не понимая. — Груши? Хреновые, им бы еще пару недель на веточках поболтаться.