Актриса - [30]

На снимках тех лет она постоянно в обществе Филипа Гринфилда. Через год они по настоянию студии поженились в Лос-Анджелесе. Их брак продлился полтора бурных года. Сначала они жили в Голливуде, затем – в Брентвуде, на Сан-Ремо-драйв, в огромном доме с парой горничных-австриек и бассейном. От этого периода осталось множество фотографий, запечатлевших ту самую жизнь, по которой всегда тосковала моя мать: домашние праздники, пикники, детская беготня. Но у Филипа на Западном побережье не заладилось с карьерой, и вскоре поползли слухи о супружеских ссорах за закрытыми дверями.

Муж моей матери, Филип Гринфилд, тоже сам себя придумал. Харизматичный брюнет, он родился в Уиллесдене и окончил Лондонскую школу изобразительных искусств Феликса Слейда. После переезда на Сан-Ремо-драйв он превратил раздевалку у бассейна в мастерскую скульптора и пережидал там дневную жару. Подозреваю, что именно Филип приучил мою мать к выпивке, хотя, вероятно, она и сама легко бы с этим справилась. Кроме этого, он принимал снотворное и кваалюд, и матери так и не удалось избавиться от этой заимствованной у него привычки. Но я не виню Филипа за ее украденный сон (сама она всю жизнь обвиняла в том же Плезанс, которая «слишком ворочалась», как будто вместе с одеялом отбирала у моей матери душевный покой).

На первый взгляд замужество казалось идеальным решением. Они с Филипом отлично время проводили в Лос-Анджелесе, во всяком случае, в выходные. В перерывах между съемками в «Маллигане» (и позже в фильме «Крылья над долиной», сегодня почти забытом) она брала машину, заезжала за Филипом, и они вместе отправлялись в гости к какому-нибудь новому приятелю, плавали в бассейне и ужинали. Пили крепкие напитки, иногда шампанское. Мартини на обед, мартини перед ужином, виски поздним вечером, а по утрам водку, чтобы прийти в себя. Филип знал особый рецепт «Кровавой Мэри» с паприкой и яйцом, в целебные противопохмельные свойства которой Кэтрин свято верила до конца своих дней. Она всем навязывала эту «Кровавую Мэри по рецепту мужа», хотя Филип давно умер, а если и был ее мужем, то чисто номинально.

Если верить журнальным сплетням, она не сразу узнала про его любовников, а когда узнала, восприняла это как измену, но мне она рассказывала об этом иначе. При мне она никогда – ни в подпитии, ни трезвой, ни расчувствовавшись, ни спокойно – не жаловалась на его сексуальные предпочтения. Она не держала на него обиды. Если в разговоре всплывало его имя, она умолкала и погружалась в печальное раздумье.

«О, Филип», – вздыхала она. Или даже: «Бедняга Филип». Когда слухи о его гомосексуальности подтвердились (на что потребовалось несколько десятилетий), она сказала лишь, что он просто чудо, что их совместная жизнь была счастливой и что она всегда будет любить его как человека. Она не позволила себе ни одного дурного слова в его адрес.

Они играли с разными труппами. Занимались одним делом и старались держать марку – не ради себя, а ради публики, которая платила за представление и подводить которую было нельзя. Мать с большим уважением относилась к ожиданиям этих людей, подчеркивая, что те, кто платит за билеты, часто живут в бедности. К сожалению, со временем дела у Филипа шли все хуже. В январе 1951 года его в невменяемом состоянии – вся голова в крови – подобрали на пляже Санта-Моники. Несколько недель спустя он прямо перед рассветом разбил машину на Голливудском бульваре. Студия постаралась замять это происшествие, но пресса подняла шум, и в марте ему предъявили обвинение в пьяном вождении. В мае, после года неприятностей, мать подала на развод. Гринфилд съехал, оставив по всему дому свои скульптуры (серию окрашенных металлических дисков на прямых черных прутах), и перебрался в Монтерей. Он умер в 1961 году – упал у себя на кухне. Мне в то время было девять лет.

Но тогда, в Нью-Йорке, он все еще был лучшим в городе танцором. Чтобы Кэтрин не чувствовала себя на Бродвее одиноко, он 358 раз – ровно столько показов выдержала за десять месяцев «Молитва перед рассветом» – выходил вместе с ней на сцену в роли солдата-кокни. Они каждый день разговаривали по телефону, а после обеда вместе ходили на занятия по актерскому мастерству. Через полгода после премьеры в Нью-Йорк прибыл ее отец, Фиц – вот уж кто никогда не учился играть. Возвращаться домой, через океан, он не спешил. Его жена осталась дома – вероятно, из-за проблем со здоровьем.

Кэтрин О’Делл было двадцать лет, когда студия выдала ее замуж за лучшего друга. Это случилось вскоре после подписания контракта, и я недоумевала, почему наряду с пунктами о цвете волос, ее весе и длине ногтей они не включили в него и пункт о замужестве. (Зато там имелся пункт о моральном облике, что выглядит особенно нелепо – мы-то знаем, что за нравы царили в городе в то время.) Студии принадлежал ее «образ» – если только можно на законных основаниях завладеть «образом». На практике это означало, что рекламный отдел тщательно следил за частной жизнью Кэтрин О’Делл, руководил каждым ее шагом и продавал прессе заголовки типа:

«Кэтрин, ирландская звезда».