Актриса - [31]

«Рецепт домашнего пресного хлеба от Кэтрин О’Делл».

«Куда подевались все красивые высокие брюнеты? Кэтрин О’Делл считает, что сегодня этих таинственных мужчин не сыщешь днем с огнем».

«Кэтрин выходит замуж за своего британского бойфренда».

Свадьба и правда напоминала сказку. На невесте было простое подвенечное платье из белого шифона с круглым отложным воротничком. Филип изображал типичного англичанина в строгом костюме с сиреневой розой в петлице, цвета которой на черно-белых фотографиях, конечно же, не видно.

Они светились недостижимым счастьем.

(Как актер произносит: «Согласен» перед полной церковью? В детстве меня интересовало, способны ли вообще актеры говорить искренне.) Моей матери хорошо удавались романтические роли, хотя в ее характере не было ничего романтичного. Она не занималась самообманом. Не думаю, что она мечтала или хотя бы пыталась вступить в интимные отношения с Филипом Гринфилдом.

Однажды я совершила ошибку, рассказав правду об этом браке. И не кому-нибудь, а Мелани, своей школьной подруге. Я рискнула признаться ей, что моя мать вышла замуж для видимости, и это ее изумило.

«Это как?»

Не думаю, что наша дружба пережила это признание. В свои пятнадцать Мелани понятия не имела, кто такие геи и что доставляет им удовольствие. Я хотела провалиться сквозь землю. Мне стало стыдно, что моя мать вышла замуж за мужчину, которого любила, но не так, как положено.

У нее были честолюбивые планы, убеждала я себя позже. И никакой защиты.

С другой стороны, что тут такого?

Однако на самом деле она вышла за Филипа потому, что так решила студия. Это входило в ее работу, а Кэтрин О’Делл и на секунду не допустила бы мысли о том, что работой можно пренебречь. Никто так не делает. От славы нельзя уйти просто так. Это значило бы уйти от судьбы, то есть от неизбежного будущего. От себя настоящей, наконец явленной миру.

Мистер и миссис Гринфилд жили в Бичвуд-каньоне, в бунгало, построенном в испанском стиле, откуда Кэтрин ежедневно в семь утра отвозили на киностудию. Она брала уроки актерского мастерства, досадуя на устаревшие методики («РОНЯЙ ПОДНОС!!!»), особенно по сравнению с занятиями в Нью-Йорке. Ее натаскивали, как отвечать на вопросы журналистов. Кроме того, она научилась танцевать фокстрот, падать в обморок, вскидывать руку и энергично махать ею, если этого требовал сценарий. Ей велели избегать солнечных лучей, но таскали на тренировки по плаванию, теннису, верховой езде и стрельбе из лука. Чтобы придать ее лицу более «открытое» выражение, ей безжалостно выщипали волосы на висках. Кожу подтягивали клейкой лентой, чтобы придать выразительность мимике, а прыская в глаза ментолом, научили плакать не морщась.

Съемки «Священной войны Маллигана» закончились осенью 1950 года, а в прокат фильм вышел под Новый год. В нем впервые можно узнать в Кэтрин О’Делл ту актрису, какой она станет впоследствии. Сегодня нам трудно представить ее другой, но этот образ возник не сам собой. Перед тем, как отважиться на «Маллигана», студия попробовала ее в остросюжетном фильме «Спираль». Когда я смотрю эту картину, мне представляется, что ее карьера могла быть совсем другой, не настолько ирландской.

В этом безобидном детективе, действие которого разворачивается среди залитых солнцем холмов неподалеку от Лос-Анджелеса, Кэтрин играет скрытную сестру убитой героини, не выпускает из дрожащих рук сигарету и в основном темнит.

– Ваша сестра с кем-то встречалась? – сыщик наклоняется и подносит огонь к ее сигарете.

Она поднимает на него глаза. Открывает рот, чтобы ответить, и я слышу незнакомую мне женщину.

– Не понимаю, к чему вы клоните?

Когда я пересматриваю этот фильм, мне каждый раз хочется завопить и ткнуть пальцем в экран. В мою мать будто кто-то вселился, если только на студии не перемудрили с дубляжом. У нее поставленное произношение, с каким в те годы, явно подражая высшим слоям общества по обе стороны Атлантического океана, говорили актеры, – хрустальное до прозрачности.

– Я хотела бы вам помочь, детектив. Жаль, что не могу.

Выговор без признаков этнической принадлежности; голос без намека на эмоции, хотя от одного слова к другому перекинут связывающий их мостик презрения. Впрочем, чего еще, кроме презрения, ждать от красивой женщины?

– Моя сестра была несчастна, детектив. Вы, наверное, уже догадались.

В этой первой ее роли в кино ощущается что-то еще, что вступает в противоречие с ее же надменным тоном. Внешне она выглядит немного неряшливой: юбка шерстяного костюма растянута на заднице, руки без конца трогают то лицо, то шею, в рыжих волосах больше от шлюхи, чем от ирландки – они наводят на мысль о борделе, а не об ирландских болотах. Эта легкая запущенность – явный результат взаимодействия актрисы с оператором; она точно представляла себе, как будет смотреться на экране. Моя мать умела работать перед камерой. Она знала, как подогреть ожидания зрителя, потому что контролировала каждый кадр, а этому искусству невозможно ни научить, ни научиться. В каждой сцене она перетягивала все внимание на себя.

По ту сторону камеры стоял великий Ласло Молнар, перебравшийся в Америку из Венгрии в 1938 году. Многие из тех, с кем они с Филипом познакомились в первый год съемок, иммигрировали из Европы, и, по ее воспоминаниям, в разговорах за ужином с равным успехом могла всплыть тема поднимающего голову фашизма и популярности Микки Мауса. Вряд ли они говорили о феминизме – судя по грязноватой сексуальность «Спирали». Нетрудно понять, что они с Филипом легко вписались в ту компанию.