Актриса - [23]
Осенью 1946 года девушки обосновались в районе Ноттинг-Хилл. Они сняли комнатушку с газовой конфоркой и туалетом на лестнице. Чтобы помыться, задергивали шторку вокруг умывальника, спали валетом на жутко скрипучей кровати. Они вместе записались на курсы стенографии и машинописи Питмана. Плезанс знала бухгалтерию, и ее взяли билетером в театр Олдвич как раз перед большим рождественским концертом. Кэтрин поступила на работу в приемную театрального импресарио Джорджа (Нобби) Кларка, после бракоразводного процесса одной известной актрисы пользовавшегося репутацией бабника: на суде ее обвинили в том, что она занималась с ним любовными утехами у него в кабинете на Стрэнде.
«Я ничего такого не замечала, – уверяла моя мать. – Хотя она и правда проводила у него жутко много времени».
Нобби был круглым лысым коротышкой. Мать сидела за столом перед его кабинетом, возле двери с панелью из пузырчатого стекла, на котором буквами из сусального золота с черной окантовкой было, как легко догадаться, начертано его имя:
Джордж Кларк
театральный агент
В кабинет тянулась вереница актрис. В те поры все они носили сдвинутые вперед высокие шляпки в тюдоровском или охотничьем стиле. Вытягивали из-под манжет твидового пиджака рукава шелковой блузки, проверяли, не съехал ли набок шов на роскошных послевоенных чулках, и лишь затем открывали дверь и с возгласом: «Нобби, дорогой!» тянули к нему руки. Зимой они иногда носили муфточки. Кабинет покидали минут двадцать спустя.
Невинность, поучала она меня, – великая защитница.
Не то чтобы я в то время так уж нуждалась в защите. Я только в свои книги и смотрела.
«Смотри в книги!» – твердила мне мать, глядя на меня поверх кухонного стола так, словно я в чем-то провинилась или вот-вот провинюсь.
А делать этого я точно не собиралась.
Каждый вечер я выстраивала из них башню: ирландский, математика, французский, история, география, английский, биология. Ох уж эти книги! Стоит на них подсесть… К тому же, притворяясь, что не слушаю, я увеличивала свои шансы услышать больше, поэтому возвращалась назад, к ксилеме и флоэме, сталагмитам и сталактитам, «роза пахнет розой, хоть розой назови ее, хоть нет».
Я всегда чувствовала себя в безопасности над книжной страницей.
Летом 1946 года Лондон, разрушенный бомбардировками, был весь окутан пурпурной дымкой от завалов; на обычных улицах внезапно обнаруживались зияющие пустоты, и на место исчезнувших домов вползал по-осеннему густой туман. Девушки простаивали в бесконечных очередях. Они меняли вещи на продукты, а для великолепного вечера в «Савое» сшили себе платья из занавесок, потому что война окончилась победой и все стало прекрасно. В городе было полно мужчин. Плезанс поверх белых вечерних перчаток носила браслеты с фальшивыми бриллиантами и высоко поднимала курительный мундштук. Голод помогал беречь фигуру.
В январе 1947 года вода замерзала не только в трубах, но и в умывальнике на тумбочке, и в сливном бачке и даже в унитазе. Мать вспоминала, как, проснувшись однажды утром – они напялили на себя всю имевшуюся теплую одежду, – они увидели на потолке отсвет выпавшего за ночь снега, а на окне цветочные узоры инея и поняли: чего-то не хватает. Чего-то неуловимого, не стука футбольного мяча и не гудков проезжающих машин. Это было что-то новое.
Плезанс открыла ясные глаза и спросила: «Что это?»
Тишина застывшей воды.
Чтобы согреться, люди набивались в театры. Мак прислал потрясающего гуся со штампом на гузке, обернутого в коричневую бумагу. Фиц вернулся в Лондон с чемоданом сливочного масла, а вырученные деньги пустил на покупку квартиры в Сохо, на Фрит-стрит, над пабом «Джиммиз». Вероятно, в те месяцы он не столько играл в театре, сколько занимался контрабандой, без конца мотаясь в Ирландию и обратно. Он обзавелся визитной карточкой торговца редкими книгами, но с приближением теплого времени торговля шла все хуже: в поезде по дороге в порт «книги» таяли и золотистой струйкой растекались под ногами. Моя бабушка в это время переключилась на водевили, и теперь щеголяла в туфлях с загнутыми носами в роли «китайской гейши» (!) Чу Чиньчань.
(«Удивительно, сколько шлюх сыграла твоя бабушка, – позже говорила моя мать, – будучи такой порядочной женщиной. Что ни роль, то блудница. Она вела себя безупречно, а замуж вышла в семнадцать лет».)
Тем временем Фиц порекомендовал свою юную дочь знакомому режиссеру, который набирал актеров для сезона на Вест-Энде, на роль Талифы в «Пробужденной». Во всяком случае, согласно одной версии; по другой режиссер пришел в офис Нобби Кларка взглянуть на вереницу подающих надежды девочек и в итоге выбрал ту, которая подавала чай.
– А что скажешь про эту?
– Про кого? Эту девочку?
– Как тебя зовут, милочка?
– Ну уж нет, – сказала она.
Кто, я?
Ее пришлось силой вытаскивать на сцену. Нет, правда?
«Видишь ли, сцена выбрала меня сама, – любила повторять она, неуверенно прикладывая руку к груди, словно пределом ее мечтаний был дом на четыре спальни в Финчли и муж в несминаемом галстуке. Жила бы себе в предместье и пекла сконы. Двое белокурых детишек, клетчатый фартук и пес. В дальнейшем призрак этой прекрасной упущенной жизни омрачал любой ее успех. Это была одна из тех вещей, которые больше всего бесили меня в матери – ее упорная вера в то, что она могла бы быть счастлива, сложись все иначе.
Новый роман одной из самых интересных ирландских писательниц Энн Энрайт, лауреата премии «Букер», — о любви и страсти, о заблуждениях и желаниях, о том, как тоска по сильным чувствам может обернуться усталостью от жизни. Критики окрестили роман современной «Госпожой Бовари», и это сравнение вовсе не чрезмерное. Энн Энрайт берет банальную тему адюльтера и доводит ее до высот греческой трагедии. Где заканчивается пустая интрижка и начинается настоящее влечение? Когда сочувствие перерастает в сострадание? Почему ревность волнует сильнее, чем нежность?Некая женщина, некий мужчина, благополучные жители Дублина, учатся мириться друг с другом и с обстоятельствами, учатся принимать людей, которые еще вчера были чужими.
Эту книгу современной ирландской писательницы отметили как серьезные критики, так и рецензенты из женских глянцевых журналов. И немудрено — речь в ней о любви. Героиня — наша современница. Её возлюбленный — ангел. Настоящий, с крыльями. Как соблазнить ангела, черт возьми? Все оказалось гораздо проще и сложнее, чем вы могли бы предположить…
Абрам Рабкин. Вниз по Шоссейной. Нева, 1997, № 8На страницах повести «Вниз по Шоссейной» (сегодня это улица Бахарова) А. Рабкин воскресил ушедший в небытие мир довоенного Бобруйска. Он приглашает вернутся «туда, на Шоссейную, где старая липа, и сад, и двери открываются с легким надтреснутым звоном, похожим на удар старинных часов. Туда, где лопухи и лиловые вспышки колючек, и Годкин шьёт модные дамские пальто, а его красавицы дочери собираются на танцы. Чудесная улица, эта Шоссейная, и душа моя, измученная нахлынувшей болью, вновь и вновь припадает к ней.
Восточная Анатолия. Место, где свято чтут традиции предков. Здесь произошло страшное – над Мерьем было совершено насилие. И что еще ужаснее – по местным законам чести девушка должна совершить самоубийство, чтобы смыть позор с семьи. Ей всего пятнадцать лет, и она хочет жить. «Бог рождает женщинами только тех, кого хочет покарать», – думает Мерьем. Ее дядя поручает своему сыну Джемалю отвезти Мерьем подальше от дома, в Стамбул, и там убить. В этой истории каждый герой столкнется с мучительным выбором: следовать традициям или здравому смыслу, покориться судьбе или до конца бороться за свое счастье.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
«Юность разбойника», повесть словацкого писателя Людо Ондрейова, — одно из классических произведений чехословацкой литературы. Повесть, вышедшая около 30 лет назад, до сих пор пользуется неизменной любовью и переведена на многие языки. Маленький герой повести Ергуш Лапин — сын «разбойника», словацкого крестьянина, скрывавшегося в горах и боровшегося против произвола и несправедливости. Чуткий, отзывчивый, очень правдивый мальчик, Ергуш, так же как и его отец, болезненно реагирует на всяческую несправедливость.У Ергуша Лапина впечатлительная поэтическая душа.
Сборник «Поговорим о странностях любви» отмечен особенностью повествовательной манеры, которую условно можно назвать лирическим юмором. Это помогает писателю и его героям даже при столкновении с самыми трудными жизненными ситуациями, вплоть до драматических, привносить в них пафос жизнеутверждения, душевную теплоту.