Актеры - [4]
Мы хоронили маму в весеннюю непогодь. Дождь лил, как из ведра. За гробом шли мы с папой и больше никого. Лицо у мамы было мудрое, ясные глаза были закрыты, а на губах спокойная улыбка. Мне показалось, что она шептала мне: «Ничего, сыночек, ничего». А дождь лил и лил, и стучал о крышку гроба. Когда его заколотили, брат с отцом засыпали могилу, и мы все снова пошли домой, но оставаться там не могли, так как все напоминало нам нашу маму и комната была точно могила.
Мы переехали к дедушке и бабушке. Были они добрые, ласковые, особенно ко мне, самому маленькому. Они жалели и любили меня. Они тоже называли меня «сынок». Но не так это ласково звучало, как у мамы, и не так тихо и нежно.
Смерть мамы убила мое детство. Оно кончилось вместе с ее жизнью. Часто грезились детские сны. Я видел маму, она как будто шептала мне: «Ничего, сыночек, ничего». И казалось, что она вот-вот встанет и тихо скажет, как всегда: «Дети, не надо плакать. Это я уснула». Я просыпался и горько-горько, безутешно плакал.
ГЛАВА 3
Потекли дни, месяцы и годы. Я стал учиться в школе. Пошли уроки, экзамены, школьные спектакли и елки. Завелись новые школьные товарищи.
На всю жизнь запомнился мне наш первый «большой» настоящий спектакль в школе. Режиссировал его наш учитель. Это был славный очень высокий, нескладный, болезненный человек. Ставил он у нас спектакль «Женитьбу» Н. В. Гоголя. Почему-то он мне дал роль свахи. Вначале все шло хорошо; на репетициях и режиссер и товарищи очень смеялись, глядя как я стараюсь войти в роль этой ловкой и хитрой бабы. Но я репетировал без грима и костюма. А в день спектакля меня нарядили в длинное женское платье с турнюром, а парикмахер надел на меня дамский парик и загримировал свахой. Должно быть, я был очень смешон. Товарищи, увидев меня, подняли невероятный хохот и, буквально, извели меня: кто дернет за платок, кто за турнюр, кто за нос и парик, и все кричат: «Ну и баба, ну и баба!» Я не выдержал этого «позора» и сорвал с себя ненавистную одежду. Долго уговаривал меня наш бедный Феофил Феофилович — так звали нашего учителя и режиссера — снова одеться и превратиться в сваху. Спектакль прошел хорошо. Феофил Феофилович сказал, что никто не верит и не поверил, что сваху играет мальчик, а не девочка. И когда нас пригласили играть «Женитьбу» в другую школу, учитель шепнул мне: «Когда будешь раскланиваться перед публикой, сними парик». Я так и сделал. В зрительном зале поднялся такой смех, что я растерялся и убежал, но меня снова заставили вернуться и поклониться. И «сваха» перестала меня огорчать. Окрыленные успехом «Женитьбы» мы повторили ее еще несколько раз и всегда имели большой успех. К рождественским каникулам стали готовить «Ревизора» Гоголя. После свахи я ждал, что мне дадут роль Пошлепкиной или Анны Андреевны, но неожиданно получил роль Хлестакова. Много лет спустя, будучи профессиональным актером, я играл Хлестакова и всегда вспоминал с большим удовольствием свою первую встречу с ним в школьные годы.
«Ревизор» имел еще больший успех, чем «Женитьба». А в школе после этих спектаклей все — от учителей до сторожа — прозвали меня «артистом», и эта кличка переходила за мной из класса в класс. У нас были такие клички, как «тумба», «комод», «лошадь», «курочка», «голубок», «петух», «колбасник», «хрючка». Каких только кличек не придумывали ребята! На этом фоне мое прозвище «артист» звучало гордо и красиво. Втайне я очень гордился им. Я уже мечтал о сцене и потихоньку от школьного начальства пробрался за кулисы профессионального театра и даже участвовал в его спектаклях. Я изображал под сценой волны, на сцене карликов и даже Черномора, за что получал жалованье, как заправский артист — две копейки в вечер.
Школа наша называлась ремесленной. Кроме грамоты, мы учились в ней слесарному и столярному делу. Окончив школу, я через два года сдал экстерном за восемь классов и уехал в Киев, чтобы продолжать учиться и поступить в драматическую студию, тогда частную, которая принадлежала композитору Лысенко, по классу Старицкой и Матковского. Последний, впрочем, вел только старший класс драматических курсов.
Впервые я увидел Киев и полюбил этот изумительный город на всю свою жизнь. Киев не просто красив, это сердце Украины — город солнца и большой культуры. В упоении я бродил по его улицам, любовался его домами, памятниками, университетом, театрами, музеями, чудесными зданиями, красавцем Днепром и дивным киевским небом.
Я выдержал экзамен в драматическую студию. Но в то время не было ни стипендий, ни общежитий для студентов. Моя семья мне ничем не могла помочь. Я должен был работать, чтобы жить и платить за учебу, днем я работал в мастерской, а вечером занимался в студии. На второй год занятий меня от оплаты освободили, но зато на меня возложили функции секретаря студии. Работал я в эти годы еще и статистом в драме, в опере и в оперетте. Платили за это огромные, по тогдашним моим понятиям, деньги — 50 копеек в вечер. Из них 15 копеек надо было, как дань, отдать старосте, набиравшему статистов. Самое главное: мы, студийная молодежь, дышали настоящим театральным воздухом — ароматом сцены и искусства.
