Аксиоматик - [92]

Высоко во тьме впереди, слепя мои привыкшие к темноте глаза, возник сверкающий голубой свет. Я заслонил лицо, потом принялся вглядываться через щели между пальцами. Приспосабливаясь к яркому свету, я начал различать детали.

В воздухе, подобно перевернутому стеклянному органу, висел, купаясь в яркой плазме, пучок длинных, тонких, светящихся цилиндров. Их свет нимало не высвечивал дома и улицы внизу. Должно быть, галлюцинация. Я и раньше видел тени в темноте, но ничего столь потрясающего, ничего — так долго. Я побежал быстрее, надеясь, что видение выветрится из головы. Оно не исчезло и не дрогнуло. Только стало ближе.

Я замер, глядя на невероятный свет и не в силах подавить дрожь. Что если он не только у меня в голове? Есть лишь одно возможное объяснение. Какая-то часть скрытого механизма червоточины проявила себя. Идиот навигатор показывает мне свою никчемную сущность.

Пока один голос в моей голове вопил: «Нет!», а другой доказывал, что у меня не остается выбора и что такой случай может больше не представиться, я достал пушку с разрывными зарядами, прицелился и выстрелил. Как будто хлопушка в лапках козявки могла повредить мерцающее творение цивилизации, чьи ошибки заставляют нас съеживаться от страха.

Однако сооружение растрескалось и взорвалось — бесшумно. Свет сжался в тонкий ослепительный луч, полоснувший меня по глазам. Только повернув голову, я понял, что на самом деле свет уже исчез.

Я снова побежал. Испуганный, ликующий. Я понятия не имел, что сделал, но червоточина пока не изменилась. В темноте задержалось остаточное изображение, неотвязно маячившее передо мной. Могут галлюцинации давать остаточное изображение? Навигатор решил показаться, решил позволить мне уничтожить его?

Я обо что-то споткнулся и пошатнулся, но не упал. Обернулся и увидел человека, ползущего по дороге. Я резко остановился, пораженный столь обыденным зрелищем после своей трансцендентной встречи. Ноги у человека были ампутированы до бедер, он волокся по дороге практически на одних руках. Это было бы довольно тяжело и в обычном пространстве, а здесь усилия, наверное, убивали его.

Существовали специальные инвалидные коляски, которые функционировали в червоточине (колеса больше определенного размера прогибались и деформировались, если коляска останавливалась), и знай мы, что такая понадобится, прихватили бы ее с собой. Но они чересчур тяжелы для того, чтобы все бегуны брали с собой по штуке просто на всякий случай.

Человек поднял голову и прокричал: «Не останавливайся, придурок безмозглый!» — явно не сомневаясь, что кричит не в пустоту. Я смотрел на него и гадал, следует ли воспользоваться его советом. Он был силен: широкие кости и мощные мышцы под изрядным слоем жира. Сомневаюсь, что сумел бы его поднять, и уверен, что даже если сумел бы, то тащился бы вперед медленнее, чем он полз.

Вдруг меня осенило. Но и повезло тоже: взгляд наткнулся на дом, входная дверь которого, хотя и невидимая, определенно находилась в метре-двух по направлению внутрь от того места, где я стоял. Я сбил петли молотком со стамеской, вынул дверь из проема и вернулся на дорогу. Человек уже догнал меня. Я наклонился и похлопал его по плечу: «Не желаете на санках покататься?».

Я шагнул вперед во времени — и до меня донеслись обрывки ругательств, а перед глазами предстала крупным планом безрадостная картина: его окровавленные предплечья. Я бросил дверь на дорогу перед ним. Он полз; я подождал, пока он снова сможет меня слышать:

— Да или нет?

— Да, — пробормотал он.

Моя неуклюжая уловка сработала. Он сидел на двери, откинувшись на руки. Я бежал сзади и толкал, наклонившись и положив руки ему на плечи. Толкание — одно из действий, которым червоточина не препятствует, а внутренняя сила создает впечатление, что бежишь под горку. Временами дверь разгонялась так, что приходилось на пару секунд ее отпускать, чтобы не перевернулась.

Мне не надо было видеть карту. Я знал карту, я точно знал, где мы, знал, что до Ядра меньше сотни метров. Про себя я повторял, как заклинание: «Опасность не возрастает. Опасность не возрастает». А в душе знал, что придумка с «вероятностями» бессмысленна: червоточина читает мои мысли, ждет первого проблеска надежды, и тогда, сколько бы — пятьдесят, или десять, или два метра — ни отделяло меня от безопасности, она возьмет верх.

Какая-то часть моего «я» спокойно оценивала покрытое нами расстояние и считала: «Девяносто три, девяносто два, девяносто один…» Я принялся бормотать случайные числа, а когда это не помогло, начал считать произвольно: «Восемьдесят один, восемьдесят семь, восемьдесят шесть, восемьдесят пять, восемьдесят девять…»

Новая вселенная света, застоявшегося воздуха, шума — и людей, бессчетного количества людей — взорвалась вокруг меня. Я продолжал толкать человека на двери, пока кто-то не подбежал и осторожно не отстранил меня. Элейн. Она подвела меня к крыльцу; другой бегун подошел с аптечкой к моему окровавленному пассажиру. Группки людей стояли или сидели подле электрических фонарей, заполняя улицы и дворики, насколько хватало глаз. Я указал на них Элейн: