Аксиоматик - [31]

Потребовалось больше двух лет реабилитации, но теперь я вернулся к активной деятельности. Дело Макленбург отложено из-за отсутствия улик. Расследование похищения нас троих и нахождение Кэтрин ничего не дало; никто не сомневается в моей интерпретации событий, но все улики против Густава Линдквиста являлись косвенными. Я принимаю это. Я рад. Я хочу стереть всё, что Линдквист сделал мне, и стремление предать его суду является полной противоположностью настроения, которого я стремлюсь достигнуть. Я не претендую понять, что он думал, чего достигал, позволяя мне жить, какое на самом деле у него безумное представление о моем предполагаемом воздействии на мир, но я полон решимости всеми способами стать тем же самым человеком, которым был до эксперимента, и тем самым разрушить его намерения.

Марион в порядке. Некоторое время она страдала от повторяющихся кошмаров, но после наблюдения терапевта, который специализируется на заложниках и жертвах похищений, она теперь так же легка и беззаботна, как и раньше.

Меня время от времени мучают ночные кошмары. Я с дрожью просыпаюсь рано утром, потею и кричу, не в силах вспомнить от какого ужаса бегу. Андреас Линдквист вводит образцы мозговой ткани своему сыну? Кэтрин блаженно закрывает глаза и благодарит меня, что спас ей жизнь, а её когти впиваются и раздирают тело, оставляя кровавые полосы? Сам я в плену "Нежности"; момент «реализации» бесконечно продлен? Может быть, а может, мне просто снится мое последнее дело, что кажется более вероятным.

Все вернулось на круги своя.

_{Перевод с английского: любительский.}

СЁСТРЫ ПО КРОВИ >Рассказ

Greg Egan. Blood Sisters. 1991.

Когда сестрам близняшкам Карен и Поле было по двенадцать лет, на свете появился новый опасный вирус, вызывающий смертельную болезнь под названием «Монте Карло». Когда же они были уже взрослыми, болезнь настигла и их. Но к тому времени ученые уже изобрели новое экспериментальное лекарство…

Когда сестрам близняшкам Карен и Поле было по двенадцать лет, на свете появился новый опасный вирус, вызывающий смертельную болезнь под названием «Монте Карло». Когда же они были уже взрослыми, болезнь настигла и их. Но к тому времени ученые уже изобрели новое экспериментальное лекарство…

Когда нам было девять лет от роду, Паула вдруг решила, что нам нужно проколоть пальчики и пустить кровь по венам друг дружки.

Я ухмыльнулась.

— Стоит ли? У нас и так кровь одинаковая. Мы же родные сёстры.

Она не смутилась.

— Знаю. Не в том дело. Важен ритуал.

Занялись мы этим в спальне, в полночь, при свете одной свечки. Она стерилизовала иголку в пламени свечи, потом начисто вытерла её от сажи слюнявой тряпочкой.

Когда мы сжали вместе липкие ранки и произнесли какую-то смешную клятву из третьесортной детской книжки, Паула задула свечку. Пока мои глаза привыкали к темноте, она добавила от себя шёпотом завершающий аккорд:

— Теперь у нас будут общие мечты, общие возлюбленные, и умрём мы в один день и час.

Я попыталась с негодованием ответить: «Всё это неправда!», но от темноты и запаха потухшей свечи слова протеста застыли у меня в горле, и ею сказанное осталось без возражения.

* * *

Пока доктор Паккард говорил, я складывала отчёт о биопсии то пополам, то в четыре слоя, маниакально ровняя края. Аккуратно не получалось, отчёт для этого был слишком толст; от микроснимков деформированных лимфоцитов, обнаруженных в моем костном мозге, до распечаток последовательностей РНК вируса, вызывающих болезнь, — всего тридцать две страницы.

Рядом с ним рецепт, все еще лежавший на столе передо мной, казался нелепо хлипким и малозначительным. Не шел ни в какое сравнение. Традиционные неразборчивые заумные каракули на нем были не более, чем украшением; название лекарства было надежно зашифровано в штрих-коде, расположенном ниже. Это исключило вероятность получить по ошибке не то лекарство. Вопрос в том, поможет ли мне правильное?

— Это ясно? Мисс Риз? Есть что-то, чего вы не понимаете?

С силой нажимая на неподдающуюся складку большим пальцем, я попыталась собраться с мыслями. Она объяснила ситуацию открыто, не прибегая к профессионализмам и эвфемизмам, но у меня по-прежнему оставалось чувство, что я упустила что-то очень важное. Каждое из произнесённых ей предложений, казалось, начиналось одним из двух слов: вирус или лекарство.

— Я могу что-то сделать? Сама? Чтобы увеличить шансы?

Она засомневалась, но ненадолго.

— Нет, не можете. В остальном у вас отличное здоровье. Продолжайте в том же духе.

Она начала подниматься, чтобы попрощаться со мной, и я запаниковала.

— Но должно же быть хоть что-то, — я схватилась руками за стул, словно боясь, что меня выгонят силой. Может, она не поняла меня, может, я недостаточно ясно выразилась. — Я должна… перестать есть определенные продукты? Больше заниматься спортом? Больше спать? Должно же быть что-то, что все изменит. И я сделаю это, что бы это ни было. Пожалуйста, просто скажите мне…Мой голос дрогнул, и я смущенно отвернулась. Только не начинай снова разглагольствовать. Не надо больше.

— Мисс Риз, сожалею. Я знаю, что вы должны испытывать. Но болезни группы Монте-Карло все такие. По существу, вам крайне повезло; в компьютере ВОЗ по всему миру нашлось восемьдесят тысяч человек, заражённых похожим штаммом. Этого мало, чтобы в рыночных масштабах поддерживать сколько-нибудь серьёзные исследования, но достаточно для того, чтобы убедить фармацевтические компании порыться в своих базах данных на предмет того, что могло бы решить проблему. Множество людей предоставлены сами себе, будучи заражёнными вирусами, которые по существу уникальны. Представьте себе, сколько полезной информации могут им дать медики. Я, наконец, посмотрела вверх; выражение её лица было сочувственным, с примесью нетерпения.