Аксиоматик - [29]

Когда я медленно становился функциональным, я начал испытывать сильное паническое чувство, что я всё же начал обдумывать план по сохранению нас в живых. Я пытался разговаривать с охранниками, в надежде, что смогу убедить одного из них помочь нам из сострадания или за взятку, но они все придерживались односложных слов и игнорировали меня, когда я говорил о чем-либо более абстрактном, чем запросы о еде. Отказ сотрудничать в "реализации" был единственной стратегией, о которой я мог думать, но как долго это будет работать?

Я не сомневался, что мой похититель станет пытать Марион, и если ничего не выйдет, то он просто загипнотизирует или накачает меня наркотиками, чтобы я гарантированно подчинился. А затем он убьет нас всех: Марион, меня и Кэтрин.

Я понятия не имел, сколько времени прошло; ни охранники, ни физиотерапевт, ни косметические хирурги, которые приехали проверить дело своих рук, не подтверждали моих вопросов о соблюдении расписания. Я очень хотел, чтобы Линдквист снова поговорил со мной; каким бы ни был он психом, по крайней мере он участвовал в двухстороннем разговоре. Я требовал встречи с ним, я кричал и разглагольствовал; охранники оставались такими же безмолвными как и их маски.

Приученный к помощи активизирующих наркотиков в сосредоточении моих мыслей, меня постоянно отвлекали различные непродуктивные проблемы, от простого страха перед смертью до бессмысленного беспокойства о моих шансах остаться работать в полиции, и продолжить брак, если Марион и я как-то выживем. Проходили недели, в течении которых я не чувствовал ничего, кроме безысходности и жалости к самому себе. Всё, что определяло меня, забрали: мое лицо, мое тело, моя работа, мои обычные способы мышления. Я чувствовал отсутствие своей прежней физической силы (как источник чувства собственного достоинства, а не чего-то, что было полезным само по себе), зато была умственная ясность, как часть моего активизированного состояния ума, которая, я был уверен, имело бы значение, если бы я только мог возвратить его.

В конце концов я начал предаваться причудливой романтической фантазии: потеря всего, что я когда-то надеялся на избавление от биохимических подпорок, которые поддерживали мою неестественную жизнь, раскрыла бы внутреннюю суть огромного нравственного мужества и отчаянной изобретательности, позаботившись бы обо мне в этот час нужды. Моя личность была разрушена, но искра человечности осталась, и вскоре разгорится в жгучее пламя, что никакие тюремные стены не смогут сдержать. То, что не убило бы меня (скоро, очень скоро) сделало бы меня сильнее.

Минутный самоанализ каждое утро показывал, что это мистическое преобразование ещё не произошло. Я пошел на голодовку, надеясь ускорить свое победное появление из горнила страданий путем усиления пламени. Меня не пичкали, даже не вводили внутривенно протеин. Я был слишком глуп, чтобы сделать очевидный вывод: день "реализации" был неизбежен.

Однажды утром мне вручили костюм, который я сразу узнал из картины. Я был в ужасе до тошноты, но надел его и без сопротивления пошел с охранниками. Картина располагалась на открытом воздухе. Вероятно, это мой последний шанс спастись.

Я надеялся, что мы будем путешествовать со всеми вытекающими последствиями, но пейзаж был подготовлен всего в нескольких сотнях метров от здания, в котором меня держали. Я щурился от яркого света тонких серых облаков, которые покрывали большую часть неба (Линдквист ждал их, или он упорядочил их присутствие?), утомленный, напуганный, слабее чем обычно из-за трехдневной голодовки. Пустынные поля простирались до горизонта во всех направлениях. Бежать было некуда, не то чтобы дать сигнал о помощи.

Я увидел Кэтрин, уже сидящую на краю возвышенного участка земли. Невысокий мужчина, ниже чем охранники, стоял, поглаживая её шею. Она взмахнула хвостом от удовольствия, её глаза были полузакрыты. Мужчина был одет в свободный белый костюм и белую маску, похожую на фехтовальную. Когда он заметил мое приближение, то поднял руки в экстравагантном жесте приветствия. На мгновение дикая идея пришла мне на ум: Кэтрин могла спасти нас! С её скоростью, её силой, её когтями.

Вокруг нас находились десятки вооруженных людей и понятно, что Кэтрин была послушной как котёнок.

— Мистер Сигел! Вы выглядите настолько мрачным! Не стоит унывать, пожалуйста! Сегодня прекрасный день!

Я престал идти. Охранники по обе стороны от меня тоже остановились и выжидали.

Я сказал, что не сделаю этого.

Человек в белом был снисходителен.

— Почему же нет?

Я с дрожью уставился на него. Я чувствовал себя как ребенок. С детства я не сталкивался так ни с кем, без успокаивающих меня праймеров, без оружия под рукой, без абсолютной уверенности в своей силе и ловкости.

— Когда мы сделаем что вы хотите, вы убьете нас. Чем дольше я отказываюсь, тем дольше останусь в живых.

Кэтрин ответила первой. Она покачала головой, не улыбаясь.

— Нет, Дэн! Андреас не навредит нам! Он любит нас обоих!

Человек направился ко мне. Андреас Линдквист фальсифицировал свою смерть? Его походка не была стариковской.

— Мистер Сигел, пожалуйста, успокойтесь. Разве я бы стал вредить своим собственным созданиям? Стал бы я тратить впустую все те годы тяжелой работы, своей и многих других?