Аксенов - [18]

Да, может, и привез… А уже после его отъезда, через какое-то время, мне звонит одна иностранная дама и говорит: вам от вашего друга Василия есть одна вестчь, так примерно она произнесла. Теперь-то она без акцента говорит, вышла замуж за русского и здесь живет… Да, и вот мы встречаемся с ней в лютую стужу около гостиницы «Пекин», я получаю сверток, а там так называемый дутик — пальто тогда модное.

А.К.: Ни фига себе! Это ж объемный был подарок…

Е.П.: И вот я в Васином дутике хожу…

А.К.: Хорошая вещь, во-первых, элегантная, во-вторых, полезная, теплая.

Е.П.: И сапоги мне Вася же прислал, называлась фирма вроде «Билли Джеймс», эта надпись была на подошве, идешь, а на снегу отпечатывается — «Билли Джеймс», «Билли Джеймс», «Билли Джеймс»… Я это даже в рассказ один вставил. Да… Слушай, раз уж мы Бродского упомянули, есть история и о нем в связи с передачей одежды из-за бугра. Это ведь прямо ритуал такой был… Как только отъехал наш дорогой Юра Кублановский, его вышибли, и примерно проходит полгода, мне звонит француз какой-то, назначает встречу, я, значит, покупаю две бутылки шампанского, встречаю его на метро «Университет» — он жил в университетской гостинице, — мы идем с ним в какой-то гнусный шалман, выпиваем две бутылки шампанского, француз пьянеет и говорит, что вот на нем дубленка, она такая потертая, прямо надо сказать, но очень дорогая, не сомневайтесь, и это ваш друг Кублановский вам послал, и он просил, чтобы вы мне дали взамен, ну, какую-нибудь любую одежду. А я был тогда в стужу, прямо надо сказать, одет в китайский плащ, причем очень старый. И я говорю, вы знаете, у меня вот только китайский плащ. А он говорит: «Это настоящий китайский плащ? И вы мне можете его отдать?!» Он был в восторге. А плащ синего такого мерзкого цвета и продувается насквозь… К изумлению пьяни в этой пивной, которая удивлялась, чего два придурка сначала пили шампанское в пивной, а потом один снял дубленку дорогущую и отдал другому, который ему плащ поганый взамен отдал… Ну, подумали ханыги, или допились, или в карты проиграл.

А.К.: Хорошая сцена, очень литературная.

Е.П.: А происхождение этой дубленки похлеще даже будет, чем того знаменитого Васиного пальто. Потому что я выяснил, что когда-то ее носил какой-то лютый белый эмигрант, князь-граф, в общем, когда она была еще совсем новая, потом она была у Бродского…

А.К.: О, ты дубленочку-то не выкидывай…

Е.П.: А Бродский передал ее Кублановскому, а Кублановский передал мне.

А.К.: Не выкидывай, не выкидывай, музейная вещь.

Е.П.: Вон она висит в прихожей, порвалась вся…

А.К.: Эта дубленочка есть воплощение того, чем была одежда в целой эпохе русской культуры. То есть когда эта культура была советской или антисоветской… Вот ты мог бы надеть ту Васину жилетку, а сверху надеть эту рваную дубленочку на получение, допустим, премии «Триумф», и пришли бы тогда с тобой на получение премии и Вася, и Бродский! И Кублановский, и князь Голицын какой-то… Вот что значит одежда.

Е.П.: Духовно они были бы со мной. Незримо, так сказать.

А.К.: Вот что такое одежда, когда она не просто одежда, а вокруг нее выстраивается миф. Вот у Васи всегда было такое, немного мифотворческое отношение к одежде.

Е.П.: Я еще одну историю расскажу, связанную с Васей и моей одеждой, подаренной им. Это история такая, немного мистическая… Как ты, конечно, помнишь, в две тысячи восьмом году пятнадцатого января с Аксеновым случился тот самый ужасный инсульт… А пятого января он был у меня на дне рождения. Выходит он из лифта и сразу стал мне пенять, что я растолстел, стал говорить, что мне надо бегать. А я сказал, что я не бегал, не бегаю и бегать не буду.

А.К.: Да подожди, что ты мне рассказываешь, я же был там у тебя, на этом дне рождения.

Е.П.: Ну да, разумеется, но, может, не видел, что он мне подарил опять потрясающую жилетку, жилетку и одновременно тоже дутик. Такой известной спортивной фирмы, не буду ее называть, чтобы не попрекали рекламой. Такая элегантно-полуспортивная жилетка. Но мне такие спортивные вещи… ну, не очень, понимаешь… Так она у меня и висела, я поблагодарил его, но жилетку эту не надевал. И вот, когда это несчастье случилось с Васей… И прошло еще, наверное, с полмесяца… Я однажды думаю, дай-ка я, уже тепло стало, надену жилеточку. Я ее беру, лезу в карман, а там лежит Васина записка, квадратик такой, написанная в стихах, типа пиши рассказ, та-ра-ра-раз… Я лезу в другой карман — и там лежит записка: пиши роман, та-ра-ра-рам, пришла пора романов… Я лезу в третий карман, а там «пиши спектакль, та-ра-ра-раль», что-то там такое, я потом тексты эти найду обязательно. То есть меня аж холодом прошибло, потому что я знаю, что он лежит без движения, а я это читаю, когда он уже где-то между этим светом и тем. Вот я и говорю, что история взаимоотношений между мною, Васей и одеждой, она имела еще, так получается, и какую-то мистическую сущность.

А.К.: Знаешь, надо эту главу заканчивать на этой истории, потому что у меня аж, честно говоря, мурашки от нее побежали по коже. Как вы с ним через жилетку поговорили…

Е.П.: Понимаешь, во всем этом очень много литературы. И очень много неприятия советской жизни. Вот как называли Солженицына-то? Литературный власовец?