Академонгородок - [2]

Из глубины своих трикотанов он вытянул связку ключей на длинном ремешке и отпер низенькую, обитую жестью, дверь под лестницей. За дверью было темно. Ступени круто уходили вниз.

— Чемоданы — в подвал, — заявил управдом. — Там слева на стенке выключатель. Да за собой не забудь вырубить! Как управитесь, заходите во вторую квартиру с документами, встанете на очередь.

— А большая очередь? — спросила Марина.

— Кому как. Некоторые вторую неделю сидят, да без толку!

Мы переглянулись. Час от часу не легче!

— У нас ребенок маленький! — сказала Марина. — Он и так уже плачет…

— Эх, гражданочка! — управдом укоризненно покачал головой. — Тут взрослые мужики плачут, как малые дети! Кому ж охота оставаться на верную смерть? Своя рубашка к телу-то ближе… Чего там, в городе, слышно?

— Да ничего нового, — вздохнул я. — Ждут.

— Дождутся, — покивал управдом. — Барнаул-то, говорят, уже не наш…

— Черепаново ночью сдали, — сказал я.

— Ох, ё-моё! Что ж это будет такое?! — он заторопился. — Да бросай ты пожитки свои скорей! Мне идти надо!

Я торопливо спустился по ступенькам в кромешную тьму и, не выбирая места, сунул чемоданы к стене. Управдом ждал меня наверху, нетерпеливо позвякивая ключами.

— Все! Валите во вторую, там список.

— А нам сказали — в семнадцатую, — робко заметил я.

— Ох, не знаю, не знаю теперь… — пробормотал управдом, — мало местов! Загробите мне корабль…

— А что это за корабль? — спросила Марина. — И где он находится? Как мы, вообще, туда попадем?

Управдом, уже поднимаясь по лестнице, обернулся.

— А вот за такие вопросы, дамочка, очень просто можно за дверью оказаться. И выбирайтесь тогда своим ходом, как пожелаете!

Квартира номер два оказалась жилплощадью в самом изначальном смысле слова «площадь». Она была устроена из двух, а то и трех объединенных квартир со сломанными перегородками, срубленными под корень унитазами и ваннами. В квартире не было ни щепочки мебели, ни одного, даже встроенного, шкафчика, ни стола, ни табуретки, не говоря уже о диванах и кроватях. И все-таки в ней было тесно. Люди сидели и лежали на полу вплотную друг к другу, ходили, перешагивая через тела, пили воду, присосавшись к единственному крану, торчащему из стены бывшей кухни. Кто-то, пристроившись на подоконнике, писал заявления. Галдели и плакали дети. Гошка сразу проснулся и тоже заплакал. Дух стоял нездоровый и застарелый.

— Боже мой… — прошептала Марина.

— Ничего, сейчас разберемся, — я стал пробираться к висящим на стене спискам.

Возле них толпилось человек десять, один что-то зачеркивал и надписывал шариковой ручкой.

— Запишите! — распорядился я. — Пехтеревы, три места.

Человек с ручкой обернулся и смерил меня взглядом.

— Собеседование прошли?

— С управдомом? Да, прошли.

— Блядь, — спокойно произнес человек. — С каким управдомом? В темную комнату вас водили?

— Э-э… в подвал, что ли? — не сдавался я. — Было дело!

Человек с авторучкой заметно терял ко мне интерес.

— Сидите и ждите собеседования, — он махнул рукой в неопределенном направлении.

— А как же они узнают, кого вызывать?! — забеспокоился я. — Вы ж не записали!

— А как ты узнал, куда нужно приехать? — спросил вдруг у меня над ухом голос с неприятной хрипотцой. — Сядь и не дребезжи!

Я отошел от списков и вернулся к своим. Гошка уже не плакал. Он стоял с независимым видом, держа маму за руку, чтобы не боялась, и делал вид, что не интересуется заводной собакой.

— Ну как? — спросила Марина.

— Все в порядке, — сказал я. — Скоро вызовут на собеседование.

— Гошка писить хочет.

— Госа писить… — задумчиво повторил сын, вздыхая о собаке, которой играла чужая девочка.

— Это мы сейчас! — я склонился над лежащей рядом объемистой теткой. — Извините, где здесь туалет?

— То есть как это — где?! — неожиданно возмутилась она. — На улице, конечно! Под себя, что ли гадить?! Итак уже дышать нечем! На голову скоро нальют!

Она отвернулась, шумно пыхтя.

— Спасибо, — сказал я. — Ладно, пойдем, Гошка. Не будем ждать милостей от природы. Запасные-то штаны в чемодане остались…

На улице мы немного задержались. Гошке обязательно нужно было посмотреть на большую машину, которая с ревом выскочила на гору и, подкатив к подъезду, визгливо затормозила. Это был здоровенный джип, сияющий добрым десятком фар, несмотря на строгий приказ по городу о светомаскировке. Приказ, впрочем, совершенно бессмысленный. В этой войне еще ни разу не было воздушных налетов. А если и будут, так светомаскировка не поможет.

Из джипа долго никто не выходил.

— Масына сама пиехала, — со знанием дела сказал Гошка.

Но тут дверца распахнулась, как от пинка, и на землю спрыгнул тощий парень в длинном пальто, темных очках, с ежиком обесцвеченных волос, делающих его похожим на карандаш с резинкой на макушке. В руке он держал ополовиненную бутылку виски.

— Здесь, чо ли? — от общего презрения к человечеству, он говорил в нос и будто сквозь сон.

— Смотря что, — ответил я.

— Так, я не поал, ты хто?! — сразу завелся он. — Самый главный тут, чо ли?

— Главный — внутри, — сказал я, чтобы отвязаться. — Пошли, сына!

— Стоять! — отрыгнул парень. — Я тебя не отпускал. Здесь, чо ли, на корабль садиться?