Академия - [18]

– Вы обеспокоены, я вижу. Если кто-нибудь из вас решит отказаться от участия в проекте мистера Суэйма, я пойму. Сегодняшнее время обязательно зачтут вам как добровольную отработку. – Ее лицо стало жестче. – Однако предупреждаю вас раз и навсегда: я ни в коем случае не стану ущемлять академическую свободу своих преподавателей. Мы боролись за право стать независимой школой, чтобы избавиться от мелочной опеки узколобого управления образования, чтобы не допустить чужого влияния на нашу учебную программу. И я не позволю горстке каких-то родителей-ханжей диктовать художественные стандарты нашему высококвалифицированному и весьма одаренному персоналу. – Директриса твердо посмотрела на родителей. – Можете перевести своих детей в другие классы, где есть места. Имеете право. Однако если в таком возрасте вид груди, обнаженной для творческого процесса, выводит ваших детей из душевного равновесия, то их ждут большие трудности при переходе во взрослую жизнь.

– Речь не только о груди, – сердито выпалила Кейт. – Он требовал, чтобы мы сняли белье. Понимаете? Пятнадцатилетние мальчики будут смотреть на женскую промежность. На влагалища. По-вашему, это нормально?

– Я…

– Влагалища. Влагалища собственных матерей или матерей своих друзей. В классе. С вашего одобрения. Такое и вправду кажется вам нормальным?

Директриса посмотрела на Кейт в упор, и та напряглась. До чего неприятный взгляд! Жесткий, да, только не в жесткости дело. Было в этих темно-карих глазах что-то еще – глубокое, темное, непонятное… Кейт вдруг стало страшно.

– Повторяю, – неожиданно спокойным голосом сказала директриса, – вы вольны перевести своего ребенка в другой класс, если уроки мистера Суэйма вас не устраивают. В канцелярии вам с радостью помогут все оформить. – Она фальшиво улыбнулась. – Если вопросов больше нет, я вернусь к работе. Прошу меня извинить.

Директор Хоукс исчезла, оставив разгневанных родителей в еще большем смятении. Из-за ближайшего стола встала стройная женщина в строгой одежде и подошла к ним. На лице ее играла неискренняя улыбка – как у коммивояжера или ревностного новообращенного, – а на бейдже стояли имя и должность: «Бобби Эванс, административный координатор».

– Вам помочь? – спросила она.

Кейт третьей по счету перевела сына из художественного класса мистера Суэйма на факультативный курс «Синее и серое», про Гражданскую войну. Она вышла на улицу, растерянная и злая. Лиллиан уже уехала: бабушка не имела юридического права представлять интересы внучки, необходимо было присутствие родителей. Кейт в одиночестве побрела на стоянку. Теперь Тони должны вызвать в канцелярию и сообщить ему о замене. Однако Кейт не верила, что кто-нибудь из сотрудников этим озаботиться. Она сделала себе мысленную пометку – когда сын придет домой, спросить у него насчет перевода.

Одновременно с Кейт к стоянке подошла еще одна женщина: та самая мамаша с крысиным лицом, которая осталась в кабинете мистера Суэйма на «просмотр». Она узнала Кейт, глянула на нее в упор, разгладила поддельную футболку на поддельном бюсте и гордо улыбнулась.

Глава 7

Едва ступив на школьный двор, Брэд, Майла и Эд увидели группку, окружившую флагшток. Ученики, человек восемь-девять, держались за руки – мальчики и девочки вперемешку – и, склонив головы, повторяли слова молитвы за преподавателем музыки, мистером Карром.

– А я-то думал, у нас церковь отделена от государства, – громко бросил Эд, проходя мимо.

– …И благослови неверующих, – нараспев произнес мистер Карр, словно по заказу, – чтобы познали они великодушие Твое и почерпнули из него силу.

– Терпеть не могу верующих придурков, – объявил Эд.

– Эй! – возмутилась Майла. – Я, между прочим, тоже верующая!

– Ты же понимаешь, о чем я.

– Нет. – Она застыла как вкопанная. – Не понимаю.

– Чувак, выручай, – взмолился Эд, глядя на друга.

– Он, видимо, имел в виду святош, – пояснил Майле Брэд и указал назад, на молящуюся группку. – Вот таких.

– Точно, – кивнул Эд.

– Они не все святоши.

– Да брось.

– В смысле, «брось»?

– Ты шутишь.

– Совсем нет. Эшли, например, классная, и она ходит в мою церковь.

Эд хмыкнул.

Брэд начал закипать.

– Они собирают подписи за то, чтобы вывесить в библиотеке десять заповедей.

– И что?

– А то. Почему люди, которые мечтают везде понатыкать десять заповедей, обычно поддерживают войны и смертную казнь, а? Вот смотри. «Не убий» – это ведь важная заповедь, так?

– Так, – настороженно подтвердила Майла.

– Значит, по их понятиям убивать плохо. Но если ты кого-нибудь убьешь, тогда тебя самого следует убить, потому что убивать – плохо. Конечно, если начнется война и правительство прикажет тебе убивать жителей другой страны, тогда можешь убивать, кого хочешь. Мужчин, женщин, даже детей. Причем чем больше чужаков убьешь, тем лучше. Тебя даже медалью за такое наградят. Но когда вернешься домой, тогда, понятное дело, убивать опять нельзя. Убьешь – и тебя самого казнят. Потому что убивать плохо.

– Ты все упрощаешь, – тряхнула волосами Майла.

– Серьезно?

– Ты в дебатах участвовать не думал? – ухмыльнулся Эд. – У тебя талант, чувак.

– Не хочу больше об этом говорить. – Майла пошла дальше.