Академия Князева - [14]

– И давно это?

– Да уж, считай, ден восемь! – с сердцем ответил Шляхов. – Как поутрянке отстукает по рации, берет свой спиннинг – и до вечера. Ходили за ним, сперва по-хорошему просили, после ругаться стали, а ему хоть бы хрен, смеется: «Отдыхайте, говорит, план я за вас делаю!» Зла не хватает!

Он поднял сетку и шумно сморкнулся.

– Ничего, скоро у вас рыбы не будет, – загадочно сказал Князев. В нем росла слепая темная ярость и на Жарыгина, и на людскую непорядочность, и на самого себя, но он сдержался:

– Хорошо, завтра пойдем к вам.

Вот тебе и отдых, и камеральный день, и геологическая карта.

– Значит, порядок! – просипел Шляхов и заулыбался. – Угостим вас тайменьим балыком!

– Андрей Александрович, уже десять! – напомнил Матусевич.

В палатке было душно и темно от комаров. Князев торопливо смазал руки репудином и включил рацию.

– …тыре, три, два, один, – монотонно забубнил в ухо голос Федотыча.- Восток, Восток, я База, как слышите меня, как слышите меня, перехожу на прием.

– База, я Восток. Вас слышу. Прием.

– Здравствуйте, Андрей Александрович! – обрадованно закричал Федотыч. – Я уже минут пять вас зову. Вам тут три радиограммы есть, Жарыгин позавчера еще принял. Как поняли меня?

– Понял отлично, – сказал Князев. – Давай!

Две радиограммы были служебные, начальство требовало сводки, третья – Матусевичу: «Володя, мы ничего о тебе не знаем, почему не пишешь, страшно беспокоимся, телеграфируй. Родители».

– Ответы будете передавать? – спросил Федотыч.

– Я завтра иду к Жарыгину, – сказал Князев, – там на месте и отвечу. Да, кстати, горняки, когда последний раз приходили за продуктами, ничего не говорили?

– Как обычно. Взяли крупу, хлеб, молока я им дал десяток банок, еще чаю две плитки, ёх монах. А что у них там случилось?

– Да ничего особенного. – Князев помолчал немного, – Вот что, Федотыч, ты мне молоко не разбазаривай. Оно для маршрутов. Горняки и так аристократами живут, каждый день рыбу едят. И чаю много не давай, а то остальным до конца не хватит. Учти все это.

Князев выключил рацию, отсоединил антенну, ткнул под спальник надоевший парабеллум и пошел к кухне.

Матусевич сидел на корточках и, держа кружку под накомарником, громко швыркал горячий чай. Князев налил себе, сунул кружку под сетку и мелкими частыми глотками начал отхлебывать густой коричневый завар, обжигаясь, дуя, ослепнув от терпкого пара.

– Чай… человек, – с умилением сказал между двумя глотками Матусевич.

– Чай не пьешь – откуда сила? – подтвердил Шляхов. Он уже утолил жажду и теперь чаевничал не спеша, за компанию. Кто в тайге откажется от чая?

Втроем они незаметно осушили чайник, наполнили его снова и поставили на огонь – для ребят.

– Как вы там живете? – спросил Князев, угощая Шляхова сигаретой.

– Да ничего, ковыряем помаленьку, – усмехнулся тот. – Наше дело известное: бери больше, кидай дальше. Грунт тяжелый, мерзлый, зараза, руки себе все поотбивали.

– Эти двое новеньких норму делают?

– Ввыкают ребята. Обсмеешься: по-ихому сила есть – ума не надо. Шуруют в забое, будто трактор, земля дрожит, а проходки нет.

– Тут не смеяться, а помогать надо. Ты ведь старый волк, все секреты знаешь.

– Шурфы близко, так показываю…

– А как глубокий?

– Плохо идет. Водоотлив замучил. Сплошной капеж. Пока одну бадью отчерпаешь, вторая набегает. Гиблое место.

– Надо, Иван Сергеич, надо. Там очень интересная вещь намечается. Да, а рудишка на забое все та же?

– Та же. Чахотошная.

– Взрывник успевает за вами?

– Сейчас успевает, когда без работы сидим. А вообще двоих надо бы.

– Это я знаю, что надо двоих, – вздохнул Князев. – Но где его возьмешь, второго. Я этого-то еле уговорил, у соседей из-под носа сманил…

Когда Князев отошел, Шляхов спросил:

– Чего это остальных ваших долго нет?

– Они уже, наверное, пришли, – шепотом ответил Матусевич и придвинулся ближе. – Андрей Александрович ругается, если они рано приходят, говорит: «Опять пробежали галопом по Европам». Так они маршрут окончат и где-нибудь неподалеку отсиживаются, ждут одиннадцати, контрольного срока.

Стало прохладно. Над речкой копился белесый туман. В лесу была уже темь, но вершины гор алели. Неистовствовали комары.

– Во гады, – изумился Матусевич. – Когда же они спят?

– Они, сынок, в три смены работают! – ласково сказал Шляхов и, глянув в сторону просеки, оживился. – Кажись, Лобанов.

На тропинке показался высокий сутуловатый человек в светлой брезентовой робе и подвязанных к поясу болотных сапогах. Он сбросил у палатки рюкзак с торчащим из него промывочным лотком, подошел к костру и, приподняв сетку, скупо улыбнулся темным лицом.

– Здорово, Сергеич!

Было Николаю Лобанову тридцать три года. У Князева он считался ветераном, и, когда наставало время для многодневных контрольных маршрутов, Князев всегда брал его с собой. Знал, что в трудном деле надежнее напарника не сыскать. И только в «жилухе», где в магазинах торгуют водкой, терял Лобанов всякую власть над собой. Потому и не задерживался он долго ни на какой постоянной работе, потому и связал свою судьбу с геологоразведкой…

Он сел у костра под дым, утерся рукавом.

– Намантулился, как заяц в упряжке. Ручей в верховьях пересох, последние пробы за два километра к воде таскал… Чего пришел?