Академия Князева - [12]

Ладно, нечего лепить ноги к шее. Все равно ничего сейчас не придумаешь. Горные работы покажут, что к чему.

Он со вздохом закрыл пикетажку и спросил Матусевича:

– Так вот, сэр, вы знаете, где мы сейчас сидим?

– Знаю, – заторопился Матусевич. – На нарушении. Для системы пологопадающих трещин. А вот оно в рельефе выражается! – И он ткнул пальцем в планшет.

– Ишь ты! – сказал Князев и с удивлением смерил Матусевича взглядом. В этом тонкошеем студике, который вначале не знал, как залезать в спальный мешок – ногами или головой, брал азимуты наоборот и изводил полкоробка спичек на разжигание костра, все-таки в нем прорезается геолог. И это сделал он, Андрей Князев, начальник партии, а по совместительству – старший геолог, милиционер, маршрутная единица, верховный судья, отдел труда и зарплаты, инспектор по кадрам, материально-ответственное лицо, уполномоченный Общества охраны природы и руководитель практики.

Он подумал о том, что заставило хилого Матусевича упорно добиваться, чтобы его послали именно на поиски и именно на Север, хотя можно было поехать на Кавказ или в Закарпатье. Кажется, ему даже дорогу университет оплатил только до Красноярска.

А Матусевича распирало от восторга и гордости. Добиться одобрения Князева – ого, это надо заслужить. И когда остановились на перекур, он, сияя глазами, воскликнул:

– Не напрасно я так сюда стремился! Где еще такое увидишь? Всю жизнь бы здесь прожил! Эх!..

Князев усмехнулся.

– Тапочкин, когда приехал, тоже кричал «романтика, романтика!». А теперь что-то помалкивает. Знаю я вас, романтиков…

Романтика… Модное слово. Одомашнили, разменяли на мелочи. Загородная прогулка… Палатка, костер, чай с дымком. Пикник на лоне! Будет и этот заливать в Киеве своей девчонке про необычайные подвиги, героя из себя корчить…

– Вы разве против романтики? – обиделся Матусевич.

– Я против дешевки, – ответил Князев. – Давай-ка пойдем, что-то от дымокура мало толку. Совсем, гады, осатанели.

Комары и впрямь осатанели. Пока идешь, они вьются сзади, лепятся к спине, но спасают поднятые воротники. А остановишься – бестолково бьются о сетку, лезут в рукава и под накомарник. Попробуй их потом оттуда вытряхни…

Солнце красным шаром светило прямо в глаза, на него можно было брать азимут. Запутался и притих в ветвях ветерок, и было бы очень тихо в тайге в этот предвечерний час, но звенящее комариное пение заглушало тишину, и некуда было от него спрятаться, разве что зарыться в землю или взлететь высоко-высоко в бледное остывающее небо.

За болотом, судя по первой линии, обнажений не предвиделось, и маршрут повел Матусевич. Рюкзак давил его, и он то стягивал лямки на груди, то разводил их пошире. Сегодня они поднабрали образцов.

Князев все видел, но молчал. Ничего, пусть потерпит.

За удовольствия надо платить, за романтику тоже. Палатку можно и в городском парке поставить, если не оштрафуют, все это ерунда. Если потребуется, он понесет и рюкзак, и самого Матусевича. Да и любой из его партии понесет, даже Тапочкин. Тому, правда, нужна аудитория. А вообще человек живет в каждом, только надо уметь разбудить его.

На очередной точке Матусевич предложил:

– До просеки – километр. Может, срежем?

– Я тебе срежу! – пригрозил Князев. – Веди до конца. Проверю, как ты научился с компасом работать. И вообще, поторапливайся. У меня в десять разговор с базой.

Матусевич пожал плечами и пошел по азимуту. Что-то Князев его сегодня усиленно воспитывает. А рюкзак взять не догадывается. Надеется, что он сам попросит. Нет уж! Лучше пусть этот рюкзак сломает ему спину. Странно, раньше он думал, что устать – это значит запыхаться. А сейчас дыхание почти нормальное, а ноги как ватные. Зато когда сбросишь рюкзак, кажется, будто вырастают крылья. Ну, через час будем дома. А завтра отдых, и никуда не надо идти – даже трудно представить себе это.

Просека показалась неожиданно, как зверь на пути, хотя Матусевич думал, что до нее еще метров двести. Он увидел поваленные стволы, высокие пни и хотел сказать Князеву, что вот еще какая-то порубка, но вдруг сообразил, что это и есть просека и что маршрут окончен.

– Так, – сказал Князев, – мы должны были выйти к шестьдесят первому.

Он поглядел в обе стороны, но пикетов не было видно.

– Значит, не угадали! – огорчился Матусевич. Попробуй тут выведи восьмикилометровую линию точно метр в метр.

– Угадать мудрено! – согласился Князев. – Весь вопрос в том, на сколько не угадали. Давай прошагомерим до ближайшего.

Они пошли по просеке. Пикет оказался совсем недалеко. Номер его на затесе был как раз шестьдесят первым.

– Ну вот, срезал, да не в ту сторону! – сказал Князев, – Сколько метров?

– Семьдесят три, – сказал Матусевич, переводя шаги в метры.

– Ну, это ничего.

– Отдохнем? – с надеждой спросил Матусевич.

– Дома.

Матусевич подавил вздох и засунул под лямки пальцы.

Связь в партии была налажена четко. Главная их радиостанция – старенькая РПМС с белым медведем на щитке – находилась в горном отряде у прораба Жарыгина. Он окончил курсы радистов. Под карандашом его точки и тире складывались в буквы, буквы – в слова, а слова – в длинные циркуляры и срочные запросы, щедро рассылаемые экспедиционным начальством.