«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!» - [39]

Александр предполагал, что этот вопрос рано или поздно будет задан, и все равно он оказался для него неожиданным.

– Видишь ли какое дело, – медленно заговорил он, прикидывая, как лучше ответить, а потом решил говорить правду, зачем скрывать. – Сначала мне было просто не до знакомств. Стремился стать летчиком, приходилось много работать над собой, и свободного времени просто не было. А потом почему-то показалось, что семейные летчики-истребители ведут себя очень осторожно в воздухе, побаиваются рисковать. Решил, что земля их крепко держит. Да и ты не встречалась, как же я мог жениться, – шутливо закончил он.

– Ну так уж и не встречалась, – так же шутливо возразила она, хотя эта шутка ей была приятна.

– А если серьезно, – изменил он тон, – то у нас в Новосибирске была большая семья, и я с детства любил и много возился с младшими. Женитьба предполагает рождение детей, а мне не хотелось оставлять их сиротами.

– И что же, ты даже ни с кем не знакомился?

– Если знакомиться, значит, надо жениться. Может, потому и не торопился.

– А теперь же как?

– Ну, теперь другое дело. Знаешь, скажу тебе без хвастовства, воевать я научился. Меня теперь не так-то просто сбить. Например, я научился хорошо замечать в небе самолеты. Самолет ни за что не увидишь, если будешь смотреть на него прямо.

– А как же на него надо смотреть?

– Смотреть на него надо под углом в десять градусов, тогда увидишь. Улавливаешь его движение, отклоняешься еще и еще, и вот ты его уже поймал.

– Да?.. И сколько же ты сбил немцев? – рассеянно спросила она.

– Официально засчитано семь, но их больше, что-то около двадцати. Те, что падали на немецкой территории, нам не засчитывали. Послали на Героя, но после той истории, что я тебе рассказал, комполка Исаев представление отозвал. Ну да ничего, еще насбиваю.

Покрышкин не любил высокопарных слов, поэтому не мог сказать, что он был глубоко убежденным патриотом, всей силой своей цельной, непосредственной натуры ненавидевшим фашистов, поэтому к войне, которую он считал неизбежной, он начал готовиться заблаговременно и потому думать о женитьбе до войны он считал не вправе.

Они подошли к санчасти, и надо было прощаться.

– Послушай, – неожиданно спросил он. – А как тебя зовут твои подруги?

– По-разному. Чаще всего Машей или Машенькой, иногда Марьей, а Тая Попова, моя самая близкая подруга, зовет меня Мусей.

Покрышкин помолчал, что-то прикидывая про себя, потом решительно отрезал:

– Буду звать тебя Марией. Мария – прекрасное имя. Так, между прочим, зовут мою сестру в Новосибирске.

«Ох, уж эта определенность и основательность, и так, видимо, во всем», – заметила она про себя, но вслух сказала:

– Так и быть. Пусть будет Мария!

Засмеялась и убежала.

11

В 16-м гвардейском истребительном полку началась серьезная учеба. Летчики изучали теорию полета, анализировали накопленный опыт, решали тактические задачи.

При первом же удобном случае Покрышкин приступил к опробованию своей новой системы. Его «Як» с глухим ревом описывал в небе кривые, то опускаясь, то поднимаясь вновь. Это напоминало качание маятника. Результаты полета показали, что расчеты его правильны, но на первых порах трудно придется его ведомому. Нужна большая слетанность пар, иначе при таких маневрах летчики просто потеряют друг друга.

Слетав несколько раз в зону с лучшими летчиками своей эскадрильи, Саша несколько успокоился. Ведомые держались хорошо, в точности повторяли его эволюции. Теперь нужно было подумать, как новые возможности применить на практике. Для этого сейчас было самое подходящее время. Потом, когда полк получит новые машины, будет не до теории и отработки новых приемов – начнется подготовка к вылету на фронт.

Раньше истребителей учили драться главным образом на виражах, в горизонтальной плоскости. Но еще до войны, а потом в ходе воздушных боев, он убедился, что наступательная тактика должна опираться только на вертикальный маневр. Именно на вертикали можно применять различные хитрости, например – восходящую бочку или восходящую спираль, которые, с его легкой руки, в полку уже освоили.

Испытывая трофейные «мессершмитты», Саша убедился, что немецкий истребитель в силу своих конструктивных особенностей плохо выполняет иммельман. Он вспомнил, что в бою немцы, выходя горкой вверх, часто сваливали машины, теряя при этом высоту и скорость. Этим недостатком следовало воспользоваться. Он также считал, что все летчики его эскадрильи должны овладеть приемом «уход под трассу», который родился совершенно случайно.

Как-то в сорок втором летчики соседней части получили новенькие «Як-1» и на радостях, проходя над аэродромом 16-го полка, решили приветствовать гвардейцев фигурами высшего пилотажа. Один из ведущих пары пошел на горку, крутнул бочку, но она у него полностью не получилась, и его самолет, зарывшись носом, потерял высоту. В этот момент его ведомый проскочил мимо и обогнал своего ведущего.

– Шляпа! – небрежно бросил Валентин Фигичев, с группой однополчан наблюдавший за маневрами соседей. – Кто же так делает бочки?

Саше, стоявшему рядом, вдруг пришла в голову мысль: а что если в бою, когда противник у тебя на хвосте, попробовать сделать вот такую полубочку с зарыванием и потерей высоты? Немец может растеряться: только что самолет русского был перед самым его носом – и вдруг исчез. А ты оказываешься под немцем, а он проскакивает вперед. Пока фашист сообразит, что случилось, можно дать газ, ручку чуть-чуть на себя – и он будет в прицеле! Получается, что ты как будто бы слегка притормозил самолет.