«Ахтунг! Покрышкин в воздухе!» - [23]

В верхней точке, переведя машину через крыло на горизонт, он быстро осмотрелся. Так и есть, в своих расчетах он не ошибся. Не способные резко выходить из пикирования, «мессершмитты» внизу замешкались, потом, наверстывая упущенное, развили на горке большую скорость и не смогли притормозить. Ведущий, обогнав Александра, выскочил впереди него метрах в пятидесяти и сразу же попал в перекрестие прицела его «Яка». Длинная очередь из пушки и пулеметов. «Мессер» на мгновение как бы завис в прицеле, потом перевернулся и камнем пошел к земле.

Второй немец, ведомый, выскочил рядом. Увидев, что случилось с его командиром, он тут же вышел из боя и устремился на запад.

Теперь можно было направляться домой, горючего оставалось в обрез. Вскоре показались знакомые ориентиры, где-то совсем рядом располагался наш аэродром. Саша невольно расслабился…

Треск пуль об обшивку самолета отрезвил его моментально. Инстинктивно крутанув бочку со снижением, он резко сбросил скорость, вынудив атакующих вырваться вперед. Пара «мессеров» проскочила над ним и резко ушла наверх. Длинная очередь им вслед, так, для острастки. Нет, хватит испытывать судьбу…

Он не знал тогда, что в поединке с двумя «мессершмиттами» сбил Леопольда Штейнбаца, известного немецкого аса из 52-й эскадры, награжденного Рыцарским крестом с Дубовыми листьями и мечами, и что вторая пара пыталась отомстить за смерть своего командира.

Таких воздушных боев, жестоких, смертельных, неимоверно тяжелых, когда противник по количеству превосходил в несколько раз, он в этот год провел двадцать четыре. Двадцать четыре раза Саша смотрел смерти в глаза!

И все это действительно было, и было совсем недавно, но от того, что он, наконец, по-настоящему выспался, от того, что это были самые сильные впечатления последнего времени, ему казалось, что все это происходило всего несколько часов назад.

Саша не удержался, раскрыл на ходу томик стихов и начал было его читать, но тут же подумал, что сперва нужно покончить со стиркой. Отойдя от кромки воды метров на двадцать, он сел на песок, быстро разделся, потом дважды старательно выстирал грязные, пропитанные потом и пылью гимнастерку с брюками, ставшие буквально черными портянки. Затем, крепко отжав, разложил все сушиться на песке, зашел в воду и начал мыться сам. С трудом намылившись в морской воде, он со сладостным ожесточением стал скрести голову, потом долго скоблил все тело, пока кожа не покраснела. Он уже забыл, когда так мылся последний раз.

Потом Саша плавал, нырял с открытыми глазами, держался под водой до тех пор, пока хватало воздуха в легких, и в изнеможении подымался на поверхность.

Пробыв в воде минут сорок, он вышел на берег, ощущая бодрость и легкость во всем теле, чувствуя себя словно обновленным. Хотелось сесть в лодку и поплыть туда, к горизонту, как это делал он до войны во время отдыха в Хосте вместе со Степаном Супруном, известным на всю страну летчиком-испытателем. Как это все давно было, да и было ли?

Потом он взялся за постиранное обмундирование. Повернул его на песке, проверил, сохнет ли оно. Теперь можно было почитать.

Саша любил и при каждой возможности читал книги, но поэта Есенина открыл для себя недавно, когда при очередном перебазировании в одном из покинутых домов станицы нашел этот однотомник; стихи поразили и очаровали его.

В перерывах между полетами, уединившись под крылом своего истребителя, пока техники заправляли машину горючим, оружейники перезаряжали пушку и пулеметы, он с жадностью и восторгом читал этот сборник, то и дело находя в нем подтверждение своим мыслям; многие четверостишья он знал уже наизусть.

Как ни странно, но это бескрайнее море, этот чистый, желтый песок, редкие кустарники вдалеке – все до боли напоминало ему исконную сибирскую Россию и более того – его родной Новосибирск, где в домике у реки Каменки осталась мать с сестрой и меньшими братьями, где прошло его босоногое детство.

Очарованный окружающим, он был как бы в забытьи, когда вдруг услышал: «Саша, куда ты пропал? Давай к нам, уже все готово». Он обернулся – сзади, метрах в пяти, стояли улыбающиеся Труд с Голубевым. Очевидно, они все-таки заметили его появление на берегу. Пришлось идти в компанию.

3

На море они пробыли до вечера и на ужин пришли под хмельком. Как обычно, у небольшой столовой уже собралось много офицеров. Полки постоянно прибывали, и питаться приходилось в несколько смен. Каждый стремился прорваться первым в небольшой зал, чтобы не стоять в очереди у столов. Из-за этого между офицерами иногда возникали стычки. Люди, привыкшие к напряженной фронтовой обстановке, оказавшись в городке в неопределенном положении и ничем не занятыми, часто по разному поводу выпивали, благо водку и вино в поселке можно было найти без труда.

Ловкий, подвижный Труд и крепкий Голубев в числе первых проникли в столовую и заняли место для Александра, стеснявшегося толкаться. Едва они расположились за столом, как официантка поставила перед ними алюминиевые миски с перловой кашей, в которой на этот раз можно было найти кусочки сала. Молча принялись за еду.

С чего все началось, Саша так и не понял – слишком был поглощен своими мыслями. Очнулся он от разговора «на басах». Оказалось, что трое подвыпивших офицеров пристали к Голубеву и Труду. Один из них, схватив Труда за гимнастерку на груди, кричал, что сейчас набьет парню морду за грубую толкотню в очереди. Недолго думая, Саша тут же врезал скандалисту коротким хуком в челюсть, как он это делал когда-то в Новосибирске, когда занимался боксом. Офицер свалился под стол.