Ах, прица-тройка, перестройка! [фрагмент ненаписанного романа] - [8]

— Не надо считать меня извергом или монстром, — продолжал Кузькин, — а также кровавым узурпатором и врагом партии и перестройки. А такие речи давно уже гуляют по факультету…

— Я этого не говорил, — отчего-то смутился Юрий. Неужели сам испугался своей смелости?

— Вы не говорили, так другие утверждают, что я ретроград и враг перестройки. В этой связи я хочу заявить вполне официально, — Кузькин поднялся из-за стола и продолжил, не переставая рубить воздух правой рукой: — я заявляю вполне официально, что подобные разговоры есть очернительство меня как секретаря партбюро и плохо прикрытая демагогия. И даже хуже, чем демагогия. На факультете действительно сложилась очень сложная обстановка, и вы, Юра, в силу своей молодости, еще недостаточно во всем разобрались. И мне кажется… нет, я уверен, что ваше серьезнейшее выступление инспирировано теми, кому не по душе политика нашей партии. Вы, Юрий, попали под вражеское влияние и поете с чужого голоса. Не стоит, Юрий, поддаваться на провокации. Не надо быть ребенком, пора начинать ориентироваться в сложной политической обстановке. А в вас, Юрий, до сих пор играет ребячество. И это ребячество только вредит вам, делая вас заложником чужих игр. И вы, запутавшись, начинаете лить воду на мельницу врагов партии и перестройки. И это очень прискорбно… Что же касается того, что я сижу в президиуме и веду собрание, — словно подтверждая свои слова, Кузькин сел на свое место, — то это тоже не соответствует действительности. Я и уважаемый Игорь Викторович сели в президиум по предложению секретаря комсомольского бюро. Думаю, я вас убедил…

— Почти убедили, — согласился Юрий. Однако мне показалось, что он не верил в искренность Кузькина. Как, впрочем, и я. Уж если говорить о демагогии, то самым первым демагогом можно считать самого Кузькина.

— И что ВЯК с ним цацкается, — проворчала пятикурсница с жабьим лицом. — Согнать пора с трибуны, чтобы не занимал чужое время, раз свое не ценит.

— Это не совсем демократично, — сказал я.

— Ты что, его поддерживаешь? Первака этого? — с подозрением осведомилась Жаба.

— Вот еще! Я воздерживаюсь, — дипломатично ушел я от прямого ответа.

— А если потребуется применить комсомольскую принципиальность? — поинтересовалась Жаба.

— Посмотрим, как обстоятельства сложатся, — дипломатично ответил я.

Пятикурсница с жабьим лицом неудовлетворенно пожала плечами и отвернулась.

Жест был слишком многозначительным, чтобы правильно истолковать его смысл.

Будто ей было трудно выразить свои мысли простыми человеческими словами…

Я снова обратил свое внимание на сцену, где разворачивался необычный спектакль. «Взгляд» бы сюда, они бы такой репортаж сделали…

— У меня есть конкретное предложение, — сказал Юрий. — Мы заслушали общий отчет, и теперь я хотел бы предложить заслушать каждого члена бюро, который отчитается за работу в течение года.

— Это невозможно, — подала тихий голос секретарь бюро.

— Почему?

— Мы не готовились. Да и не было никогда такого…

— Пора ломать застойные стереотипы, — сказал Юрий. — Я предлагаю немного отступить от повестки дня и перед тем, как приступить к выборам нового состава комсомольского бюро, вызвать весь прежний состав бюро и устроить пресс-конференцию.

— Какую еще пресс-конференцию? — недовольно спросила секретарь бюро.

— Обыкновенную. Пусть каждый, у кого возникли вопросы к работе бюро, задаст их и получит ответ, что называется, из первых рук. В этом есть и другой плюс: выслушав ответы на вопросы, мы тем самым сможем дать верную оценку работы бюро. У меня все.

Юрий покинул трибуну и отправился на свое место. Раздались жидкие аплодисменты. И снова, воспользовавшись паузой, студенты завели разговоры, весьма далекие от повестки дня комсомольского собрания: кто как на кого посмотрел, кому что из тряпок или косметики удалось достать, кто жаловался на субъективный подход при оценке ответа на экзамене по диалектическому материализму преподавателем Осипманом…

А в президиуме произошло замешательство. Кузькин что-то сказал секретарю комсомольского бюро, затем что-то спросил у декана. Декан пожал плечами и что-то ответил. Секретарь комсомольского бюро закивала головой. Как мне показалось, излишне подобострастно. Кузькин снова о чем-то спросил у нее, и секретарь обратилась к двум девушкам — членам президиума. По-видимому, «власть имущие» сумели прийти к единому мнению, так как секретарь бюро поднялась из-за стола и, призвав народные массы к спокойствию, громко сказала:

— От комсомольца Юрия Домбровского, студента первого курса, поступило предложение: провести пресс-конференцию комсомольского бюро. Ставлю данный вопрос на голосование: кто «за»? «Против»? «Воздержались»?

Как ни странно, большинство высказалось за пресс-конференцию. Я же по принципиальным соображениям в голосовании не принимал. Этот принцип я взял на вооружение еще в школе, еще будучи восьмиклассником, когда вдруг понял, что все решения принимаются единогласно, потому что все уже решено заранее «наверху». Голосовать «за» — значит, уподоблять себя серой бесцветной массе. Голосовать «против» — себе дороже. А воздерживаться мне вообще не хотелось. Мой голос не примут во внимание. Так что лучше совсем не голосовать. Особенно если садишься на «камчатке», а не в первом ряду…