Ах, эта черная луна! - [92]

Юцер: Она просила тебя избавить ее от меня?

Гец: Нет. Она говорила что-то о том, что порой в крайней ситуации приходится жертвовать фигурой и что она предпочла бы пожертвовать собой, но у нее нет выхода. Она ничего не просила. Но я услышал то, что хотел слышать. А через несколько дней после того, как я подсунул бумажку под дверь Пранаса, меня уволили с работы. Я пошел к добряку Гемизе, и он рассказал мне про человека, который по доносу друга пошел в Сибирь. В тот момент мне хотелось умереть, Юцер. Я даже обрадовался, что нас всех повезут по этапу. Я этого ждал. Ждал с нетерпением.

Юцер: Бедный Гец! Твоя карта не так часто вставала на голову. Ты был хорошим другом. По большому счету, ты был просто замечательным другом и таким остался.

Гец (грустно, с повлажневшими глазами): Нам пора. Попробуй изобразить душевную драму, когда мы вернемся. Только не переигрывай. Просто поплачься Славе в жилетку. Ты у нас должен расчувствоваться после посещения родных пенатов.

Юцер: Положись на меня. Моя дочь не могла унаследовать драматический талант от матери. У Мали его не было. Правда, после твоего рассказа я начал в этом сомневаться.

Акт четвертый

(Опять кабинет Геца. На столе в вазе свежие тюльпаны. Гец в накрахмаленной сияющей сорочке и жилете. Медицинский халат брошен на спинку стула. Выражение лица — праздничное. Юцер сидит на табурете в том же больничном халате без пояса. Он небрит, волосы сальные. Угрюм и насмешлив.)

Гец: Покажи ногти.

Юцер (прячет руки за спину, отчего халат распахивается, открывая бело-серую больничную пижаму с больничным клеймом на животе): Мои ногти — это мое личное дело. Я действую по инструкции главврача. Завтра суд. Я хочу выйти отсюда. Я хочу домой.

Гец: Эти тюльпаны от Славы. Она уже написала заключение. Я его видел. Завтра ты опять будешь свободным человеком, Юцер.

Юцер: Эти тюльпаны мне или тебе?

Гец: Тебе, тебе.

Юцер: Тогда отнеси их Софии. От меня. А вечером я приду в гости. Но без цветов. Прости, друг, но нести цветы Софии — выше моих душевных сил.

Гец: А она собирается подать тебе «стефанию». Готовится к твоему приходу, как к визиту Голды Меир, это сейчас ее любимый персонаж.

Юцер: Не так уж много надо, чтобы завоевать гордое сердце твоей супруги. Пять месяцев прозябания в этом вполне приятном заведении, и София уже полюбила меня за муки. Кстати, скажи мне вот что: сумасшедшие, я имею в виду настоящих сумасшедших, страдают из-за того, что так называемые нормальные люди их не понимают?

Гец (удивленно): Сформулируй вопрос точнее.

Юцер (раздражаясь): Чего проще? Когда нормальные люди чувствуют, что их не понимают, они готовы ползать по стенам от досады. А психи не поняты априори, поэтому их называют сумасшедшими. Их идеи не входят в арсенал понятий нормального человека. Это их злит или они настолько убеждены в своей правоте, что им все равно?

Гец (после раздумья): Одни добиваются понимания и звереют от разочарования в людях. Некоторые превращают свое разочарование в манию преследования. Другие относятся к так называемому нормальному миру снисходительно или с насмешкой. Третьи вообще не принимают его в расчет.

Юцер: Я так и думал. Но эти три типа отношения к миру свойственны и нормальным людям. Что ты делал, когда тебя несправедливо уволили с работы? Ты рычал и пробовал кусаться. Что до меня, мир не стоит того, чтобы расстраиваться по поводу его несовершенств. Все, что от меня требуется, это протиснуться между глупостью одних и злобой других. Если смотреть на мир трезво, это не слишком сложная задача. А Любовь держит мир в руке, как яблоко, и надкусывает его, когда хочет. Она им владеет, а тот, кто владеет миром, не должен принимать в расчет ничего и никого.

Я все думал, какую карту подобрать для моей красавицы. Малая аркана не для нее, ей там тесно. Вот, скажем, моя карта, выпав кому-нибудь, может означать почтальона. А Любовь не станет гадать, придет ей письмо или нет. Если ей нужно, письмо придет. А если оно не пришло, значит, в нем не было никакой нужды.

Гец: Ты, скорее, описываешь отношение Любови к жизни, чем отношение жизни к ней. Но оставь карты! Признаться, они мне немного надоели. Напоминают пособия для дураков. Я тоже не перестаю думать о Любови. История, которая чуть не свела с ума тебя, взрослого человека, оставила ее психически совершенно здоровой. Она убила человека, она подставила родного отца под суд, и ничто в ней не выло и не молило о прощении. Вместе с тем наша девочка не аморальна. Как же это? Этот вопрос занимает меня как психиатра.

Юцер: Разве психиатрия управляется моралью?

Гец: Меняются времена, меняются нравы, а с ними меняются понятия добра и зла, то есть не только политика и поэзия, но еще и сумасшествие.

Юцер (пораженно): Ты предполагаешь, что люди начнут сходить с ума по-иному?

Гец: Они уже сходят с ума по-иному.

Юцер (задумчиво): Скорее, их сводят с ума по-другому. И знаешь, что? Я не приду завтра вечером к вам. Я буду лежать на диване в своей гостиной, курить трубку и думать ни о чем.

Гец: Что тебе мешает делать это у нас?

Юцер: София. Она погонит меня курить на балкон. А ты будешь занимать меня умными разговорами.