Ах, эта черная луна! - [69]

— Что случилось? — спросил мужчина по-польски.

— Сомлела от духоты, — ответила Мали на том же языке.

— Ну, ну… — пробормотал мужчина. — Вызвать «скорую»?

— Нет, — торопливо замотала она головой, — не, не, дзенкуе, дзенкуе от цалего сердца.

Выйдя из костела, Мали отправилась почему-то не домой, а к Гойцманам.

— Что с тобой? — испугалась София. — На тебе лица нет.

— Упала в обморок в костеле, — застенчиво улыбнулась Мали.

— В костеле?! Что ты там делала?!

Возмущению Софии не было предела. Идти в костел ради домработницы?! Падать там в обморок на виду у всех этих антисемитов?! Развлекать публику видом собственного сумасшествия?! Об этом будут говорить по всему городу! Юцер занимает достаточно высокий пост — и у него столько врагов! А ребенок! О ребенке тоже надо было подумать! Она комсомолка, и у нее могут быть неприятности. Да! Все это пахнет сумасшествием. Или несдержанностью. Невниманием к окружающим и к семье, наконец. Можно подумать, что речь идет о смерти самого близкого человека.

— Ведьма была близким человеком, — робко оправдывалась Мали. — Она не была домработницей.

— Кем же она была?

— Чем-то вроде хранительницы домашнего очага, — пробормотала Мали.

— Ой! Час от часу не легче, — задохнулась от гнева София. — Я думала, она в лучшем случае хранительница чужих бриллиантов. До приезда Натали вся эта история была мне хотя бы понятна. А теперь — нет. Нет! Слушай, ты! — выкрикнула она и ткнула воздух указательным пальцем. — Никто не может быть хранительницей твоего домашнего очага, кроме тебя самой. В этом все дело! Все дело! Было время, когда твой дом был в твоих руках, и это был замечательный дом! В нем все шло по порядку. А теперь ты отошла в сторону и смотришь со стороны, как твой дом распадается. Это началось с приездом Натали. Я уж и не знаю, что она наговорила и наделала там, у вас. И ты, и Юцер словно отравленные. Я не знаю, что между вами произошло, но я тебя предупреждала! Я говорила, не зови ее к себе. И вот — результат! Слушай, — сказала она, вдруг успокоившись, — а может, поверишь Гецу и гинекологу? Может, это действительно климакс? Я знаю одну старушку, она смешивает травки, и это очень помогает.

— Травки… — Мали заставила себя улыбнуться, — травки… Травки я и сама умею смешивать. Череда, спорыш и брусника, а еще душица с крапивой и шиповник. Хорошее средство. Или лист березы, череда, толокнянка, корень одуванчика, рябина и шиповник. Шиповник еще можно соединить с брусникой и крапивой, а к ним хвощ, подорожник и можжевельник. Тоже помогает. Воду сгонит, сердце успокоит, славное средство.

— Я и забыла, что ты у нас колдунья, — усмехнулась София. — Приворотные, отворотные зелья. Ты, видно, и Гецу что-то подложила. Раньше я ревновала к Сарре, но с этим было легко справиться. А теперь он думает только о тебе. Как я о твоих травках не подумала!

— Дура ты! — вспыхнула Мали и ушла.

И все. И ничего больше тогда не случилось. Никто об этом разговоре не узнал. А о том, что Мали упала в обморок в костеле, куда ходила отпевать Ведьму, говорили долго. Жалели Мали и Ведьму жалели. Она многим помогла в гетто, ей это не забыли.

Прошел май в сирени и черемухе, пришел июнь с тюльпанами на клумбах. Юцер пошел поздравлять Геца с днем рождения, а Мали сказалась больной и не пошла.

Народу на сей раз было немного. Все постарели. Пили чай со знаменитой «стефанией», любовались пионами в вазах и на грядке, тихонько журчали о том и о сем.

— Какой пустой и скучной стала жизнь, — пожаловался Юцер Гецу. — Власть притихла. Все идет своим чередом. Делать нечего и радоваться нечему, но грустить тоже не о чем. Осталось только мечтать.

— О чем же ты мечтаешь, мой друг? — спросил Гец со скрытой издевкой, которую Юцер не понял и не принял.

— О том, как бы все было, если бы всего, что есть, не было.

— Сложная мысль, — усмехнулся Гец. — И как бы оно было?

— Скорее всего, мы с тобой фланировали бы сейчас по Елисейским Полям. Где еще можно наслаждаться весной?!

— В Каннах. В Ницце. А еще лучше — на Карибских островах. Но… не думаешь ли ты, друг, что и там мы бы говорили о том, как жизнь поблекла, как скучно пахнут пионы в семейных вазах и как не хватает чего-то, что взвинтило бы кровь. Хотя бы один только раз. Еще один раз. Мы просто постарели, Юцер. Мы с тобой стали солидными пожилыми мужчинами в клетчатых фланелевых домашних тапочках. К этому надо привыкнуть.

А Мали, оставшись дома, разложила карты. Она делала это впервые с того дня, как Ведьма раскладывать карты запретила. Но карты не отвечали. Они не разговаривали со своей хозяйкой, не шли на зов, ложились произвольно и каждый раз по-разному. На сей раз появились и Дьявол, и Смерть, и Башня, и Колесо фортуны, а с ними Солнце, Звезда, Маг, Повешенный и Колесница. Все по очереди ложились на стол, холодные, плоские, немые. Просто картонки. Просто картинки. Мали судорожно собрала их в колоду, еще раз растасовала, разложила кучками по шесть. Открыла первую карту, за ней вторую, потом кинула их и отправилась пить чай. На кухне было прохладно, сыро и сумрачно. Чай долго не закипал, а когда закипел, не было в его бурлении ни энергии, ни напора. Мали стала мыть чайник для заварки, старинный чайник дельфтской работы, купленный по случаю в комиссионке, а чайник выскользнул из рук, упал на пол и разбился.