Ах, эта черная луна! - [36]
Покончив с молочным рядом, вышли к ларькам. Там продавали зелень, яйца, фрукты и овощи наразвес. Эмилия разглядывала яйца на свет, давила редис, растягивала гороховые стручки, щупала помидоры, нюхала яблоки. Любови все это скоро надоело. Она ушла к теткам, продававшим сласти: сахарных петушков на палочках, длинные конфеты в самодельных обертках и молочные ириски, сваренные из сгущенки. Надеяться Любовь могла только на подарок. Она знала, что Эмилия «ентой пакости» покупать не будет. Продавщицы на сей раз попались вредные. Они словно не замечали молящих детских глаз, а когда замечали, отворачивались. И все же Любови повезло.
— Так это ж Эмилина жидовочка! — сказала толстая тетка в тесной, бурого цвета кофте. — На те петуха.
Обернулась к соседке по ряду и добавила: «Тая жмота, Эмилька, нигды дзецку конфекта не купит. И как эту грымзу в няньках держуть!»
Крепко зажав сахарного петушка в липкой ладони, Любовь убежала за будку.
А тем временем взволнованная Эмилия носилась по базару, сновала в толпе, заглядывала под подводы и залезала на цементные тумбы. Наконец тетка, давшая Любови конфету, сжалилась над старухой и показала ей проход между лотками, где пряталась вымазанная красной краской воспитанница.
— Ела цукерки? — сурово спросила Эмилия.
— Ела.
— Ну и цо теперь? Папке докладать?
Любовь мотнула головой.
— Грех на душу брать? Почто мне чужие грехи? Не возьму. Не спросит, не скажу, а спросит — сама винись.
Юцер не стал спрашивать. А Любовь ходила с постной физиономией и страдала.
— Не посылай ребенка на базар, — сказал Юцер жене за ужином, — очевидно, весь этот гам и шум ее угнетают.
— А я и не посылала, — вздернула плечи Мали. — Сама бежит. А куксится потому, что наверняка объелась сливами. Ела сливы?
Любовь со спокойной совестью ответила, что не ела.
— А что ты там делала? — не унимался Юцер.
— Смотрела, как лошади писают.
— И как они это делают?
— Льют в снег желтый кипяток. А Эмилия говорит: «Нашла на что смотреть! Скотине не стыдно, так ты ж не скотина!» Почему писать стыдно?
— Считается, что прилюдно это делать стыдно. Есть вещи, которые надо делать наедине с собой.
— А мне нравится при всех.
Юцер беспомощно взглянул на жену.
— Тебе нравится делать все, чего делать нельзя, — раздраженно сказала дочери Мали. — Иди, лучше, посмотри, что там Эмилия творит на кухне. Меня она не пускает, чтобы я ее секретов не выведала. А тебе все можно. Посмотри, потом мне расскажешь.
— Две промашки кряду, — заметил Юцер. — Ребенка послали подсмотреть и, воспользовавшись доверием любящего его существа, еще и предать. Что с тобой приключилось?
— Сама не знаю. С тех пор, как Ведьма появилась в доме, ребенок ведет себя странно. Говорит черт-те что, ни с кем не считается, и никто, кроме Ведьмы, ей не нужен.
— Волшебство, значит. А ты подними перчатку. Ты ведь у нас тоже не из последних… мгм… ведуний. Приворожи.
Мали лениво пошевелила плечами.
— Тяжесть такая… Все время кажется, что собирается гроза.
Юцер посмотрел на жену внимательно, но промолчал.
— Может быть, тебе все же стоит вступить в их партию, — продолжила Мали, — это, какая-никакая, а все же защита.
— Внутри еще страшнее, чем снаружи. Я очень ленив, Мали. Мне бы шапку-невидимку, и пошли они все ко всем чертям.
— Жизнь проходит, — вздохнула Мали. — В Париже сейчас продают фиалки и ходят на выставки и в Опера. Еще, говорят, стал модным ресторанчик на Гар дю Нор.
— Откуда у тебя сведения о Париже?
— Ванда получает журналы. Ей сам черт не брат, ее муж — министр.
— Вот почему мы вдруг решили стрелять по женихам Пенелопы! Ванда будет?
— Будет. У нее роман с Борей Ароновским.
— И Зойкина квартира, конечно же, у нас. А что будет, если муж-министр об этом догадается?
— Ты поговоришь с ним и его успокоишь. Он же твой университетский приятель. Кстати, распорядись насчет столов и стульев. Гостей собирается человек пятьдесят.
Юцер любил серьезные организационные задачи. К обеду гостиная была освобождена от обычной мебели, место которой заняли козлы и доски. К наступлению темноты столы оказались накрыты. Юцер недовольно оглядел разномастные тарелки.
— Еще один раз, только один раз я хочу увидеть прилично накрытый стол, — сказал он тихо и обиженно.
— Какое значение имеют тарелки и рюмки, когда от запахов, выползающих из Эмилиной кухни, можно потерять сознание в километре от вашего дома, — сказал подоспевший Гец.
Пир во время чумы, или Декамерон. Такел мене фарес. Сверкающие маски и шорох бархатных плащей. Пиджаки с развернутыми плечами. Дамы в крепдешинах. Играла музыка в саду, играла музыка в аду… Кто-то дует в волшебную дудку, и ноги сами просятся в пляс. Ах, герцогиня, вы потеряли башмачок, танцуя на дороге, ведущей к эшафоту!
— О чем задумался, дружок? — спросил Гец и, обхватив Юцера за талию, вывел его на балкон.
Юцер зажмурился и не сразу понял, что его ослепило.
— Привет от мужа Ванды, — сказал Гец. — Я увидел этот столп света с улицы. На твои окна наставлен прожектор.
— Откуда?
— Прямо из КГБ. Помаши им ручкой, Юцер.
— Что делать? Не расходиться же.
— Ни за что. Пировать, Юцер. Пировать так, чтобы у них потекли слюнки. Чтобы им захотелось отведать Эмилиных яств. Чтобы… они сдохли от зависти, Юцер.
После трех лет отказничества и борьбы с советской властью, добившись в 1971 году разрешения на выезд, автор не могла не считать Израиль своим. Однако старожилы и уроженцы страны полагали, что государство принадлежит только им, принимавшим непосредственное участие в его созидании. Новоприбывшим оставляли право восхищаться достижениями и боготворить уже отмеченных героев, не прикасаясь ни к чему критической мыслью. В этой книге Анна Исакова нарушает запрет, но делает это не с целью ниспровержения «идолов», а исключительно из желания поделиться собственными впечатлениями. Она работала врачом в самых престижных медицинских заведениях страны.
Молодая женщина, искусствовед, специалист по алтайским наскальным росписям, приезжает в начале 1970-х годов из СССР в Израиль, не зная ни языка, ни еврейской культуры. Как ей удастся стать фактической хозяйкой известной антикварной галереи и знатоком яффского Блошиного рынка? Кем окажется художник, чьи картины попали к ней случайно? Как это будет связано с той частью ее семейной и даже собственной биографии, которую героиню заставили забыть еще в раннем детстве? Чем закончатся ее любовные драмы? Как разгадываются детективные загадки романа и как понимать его мистическую часть, основанную на некоторых направлениях иудаизма? На все эти вопросы вы сумеете найти ответы, только дочитав книгу.
История жизни одного художника, живущего в мегаполисе и пытающегося справиться с трудностями, которые встают у него на пути и одна за другой пытаются сломать его. Но продолжая идти вперёд, он создаёт новые картины, влюбляется и борется против всего мира, шаг за шагом приближаясь к своему шедевру, который должен перевернуть всё представление о новом искусстве…Содержит нецензурную брань.
Героиня книги снимает дом в сельской местности, чтобы провести там отпуск вместе с маленькой дочкой. Однако вокруг них сразу же начинают происходить странные и загадочные события. Предполагаемая идиллия оборачивается кошмаром. В этой истории много невероятного, непостижимого и недосказанного, как в лучших латиноамериканских романах, где фантастика накрепко сплавляется с реальностью, почти не оставляя зазора для проверки здравым смыслом и житейской логикой. Автор с потрясающим мастерством сочетает тонкий психологический анализ с предельным эмоциональным напряжением, но не спешит дать ответы на главные вопросы.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Удивительная завораживающая и драматическая история одной семьи: бабушки, матери, отца, взрослой дочери, старшего сына и маленького мальчика. Все эти люди живут в подвале, лица взрослых изуродованы огнем при пожаре. А дочь и вовсе носит маску, чтобы скрыть черты, способные вызывать ужас даже у родных. Запертая в подвале семья вроде бы по-своему счастлива, но жизнь их отравляет тайна, которую взрослые хранят уже много лет. Постепенно у мальчика пробуждается желание выбраться из подвала, увидеть жизнь снаружи, тот огромный мир, где живут светлячки, о которых он знает из книг.
Посреди песенно-голубого Дуная, превратившегося ныне в «сточную канаву Европы», сел на мель теплоход с советскими туристами. И прежде чем ему снова удалось тронуться в путь, на борту разыгралось действие, которое в одинаковой степени можно назвать и драмой, и комедией. Об этом повесть «Немного смешно и довольно грустно». В другой повести — «Грация, или Период полураспада» автор обращается к жаркому лету 1986 года, когда еще не осознанная до конца чернобыльская трагедия уже влилась в судьбы людей. Кроме этих двух повестей, в сборник вошли рассказы, которые «смотрят» в наше, время с тревогой и улыбкой, иногда с вопросом и часто — с надеждой.
Доминик Татарка принадлежит к числу видных прозаиков социалистической Чехословакии. Роман «Республика попов», вышедший в 1948 году и выдержавший несколько изданий в Чехословакии и за ее рубежами, занимает ключевое положение в его творчестве. Роман в основе своей автобиографичен. В жизненном опыте главного героя, молодого учителя гимназии Томаша Менкины, отчетливо угадывается опыт самого Татарки. Подобно Томашу, он тоже был преподавателем-словесником «в маленьком провинциальном городке с двадцатью тысячаси жителей».