Агруйс-красивист - [2]

Я с ними еще шутки шутил, радовался московскому духу, но уже знал, что они знают и ожидают от меня соблюдения установленных диспозиций. Того, что у всего есть свое имя и, что, раз ты, брат, знаешь по-нашему, то и будь любезен... - в общем известная муть российского разлива неизбежно повисает в воздухе. Обязательно и непременно! Будь ты хоть где, в Конотопе или в американском штате Нью-Джерси. Таково правописание устоявшейся русской речи, которое не отменяется за здорово живешь ни зигзагами истории, ни заморским местоположением. Правописание аксиматично, не обсуждается. Тот же закон природыдождь падает вниз, пиво пенится вверх... Скажешь, и мне надо бы пениться, возмущаться, а я тебе опять-двадцать-пятьлюблю русское. Вот и жена моярусская. В реверансах к Западу еще неуверен, а русское люблю, потому, что знаю его, как есть, без прикрас. Поедем-ка завтра, брат, на Брайтон, как говорится, на русских курочек посмотрим. Знаю, они там другие, смутировавшие, но у меня неотложное дело есть. Поедем, а?

И, плеснув водой на ребристый нагреватель сауны, обращая ее в русскую парную, Иона принялся рассказывать историю своей женитьбы.

На берегах Миссисипи Агруйс играл партию валторны. С переменным успехом. Сидел себе кум-королю, как в муфту, засунув кулак в раструб своего французского рожка. Доллары капали одно время неплохо. Сокращали, случалрось, брали обратно. На жизнь зарабатывал; особенно богатеть не собирался. В целом, все складывалось благополучно. Но, чем дальше, чем меньше оставалось у него понятных проблем приживания, тем больше росли проблемы непонятные. Как, если бы его радостно отфутболили десять лет назад из Москвы высоко-высоко в синее небо; и вот он завис, не зная, что последует дальше. Начнет ли он падать? Или, того не лучше, он-мяч закатился на крышу и никому до него нету дела. Короче, горчинка какая-то, в ботинке ли жмет, то ли зуб ноет. Точно не скажешь.

Временами, особенно на утренних репетициях, сонный, мутный оглядывал он своих оркестрантов, когда они сидели растрепанные, без положенных смокингов. Кто сказал, что это служители высокого искусства? думалось Ионе. Каждый из них сам по себе, скучнейшие в сущности, морды. Чем не бухгалтеры на профсобрании или пайщики жилищно-строительного кооператива_казенщина и тоска. Загадка_откуда берется небесная музыка? Кажется, инструменты играют сами по себе; их только придерживают эти бесцветные господа, даже на видзаписные неудачники. Держат, не более того. Солист или дирижер, те, конечно, рисуются, переживаютиграют на публику. От них того ожидают.

Иона развлекался, придумывая для каждого оркестранта подобающую параллель кто вахтер, кто судомойка. И для большого маэстро нашелся двойникТВ репортер Кен Боде, грузный господин, обозреватель Вашингтонской Недели. Даже не так, нет маэстро Мазур походил на косолапового; он по медвежьему прыгал одними плечами, загребая руками; казалось, не дирижируя, а пытаясь взлететь, приглашая за собой публику. Полетели бы, как же!язвил Иона. _Когда бы зад и грехи не тянули на землю.

Стараясь отыскать причину своей раздражительности, мягче сказать_минорности, Агруйс поначалу надумал, что в черезчур деловитой Америке ему недостает какой-то поэзии жизни, пресловутого шарма, подлунных горячих бесед и беседок для тайных свиданий. Над прудами, где ивы, извивы... Наверное, не случайно именно такую картину: пруд, обвитые плющем китайские павильоны-'газибо', колоннады... множество всяких колон, оборудовали себе Ионины разбогатевшие знакомые, Променадовы. На недавном открытии их перестроенного особняка первый тост был таков:

Выпьемте, господа, за великий колониальный стиль!

Агруйс послушно выпил и сразу же бес противоречия стал нашептывать ему гадости. Что глупо, глупо и убого это нуворишеское фанфаронство; что подобньм карикатурным образом в нашей памяти вспениваются мотивы Сомова, Борисова-Мусатова, школьные экскурсии в Третьяковку, репродукции производства типографии Красный Пролетарий... что-то подобное.

_Воротит от этого,_кипятился Агруйс. Топорная самодеятельность! Мне то что? _Некрасиво!

Ему стало смешно, особенно после того, как он посмотрел фильмы Эммы Томпсон по романам Джейн Остин. Колоннад, трафаретного шарма там было в избытке, причем в оригинале. Ионе пришлось признать, что ностальгия по невозможному аристократизму и по изящой жизнистандартная греза среднего класса и городской бедноты. Если на то пошло, то приоритет в этом занятии у английских тоскующих середняков. Хотя бы и потому, что колониальный стиль, понятное дело, происходит от британских колоний, не от 'колон'. Не беда, что ослышались- как раз очень кстати. Взять любых наших оригиналов, хотя бы и стольное русское дворянство и советских вельможони не гнушались, довольствовались перекладами с иностранного. С непременными ляпами, кляксами, нелепыми перевираниями, нерасслышанными словами, где, скажем, какое-нибудь плавание лягушкой (гребком от груди - breast stroke), превращается зачем-то в латунь - в 'брасс'. Сотни тому примеров.

Разве что в самый хвост очереди в благородное собрание можно допустить нас, самодельных эстетов, выращенных партией и комсомолом, но теперь, ввиду интересного оборота событий, из одного каприза желающих забыть советчину, как не бывало, присочинить себе плюмажы, фижмы, фамильные звания и гербы.