Агония белой эмиграции - [8]
Были и такие, кто пытался взглянуть на события шире, рассуждая задним числом о том, была ли неизбежна революция в России и какими методами можно было бы предотвратить революционную угрозу. Впрочем, эта тема в той или иной форме муссировалась в эмигрантских кругах многие годы. И мы еще обратимся к критическому рассмотрению концепций и взглядов, с которыми в эмиграции выступали обанкротившиеся деятели старой России. Один из них — бывший посол Временного правительства в Париже, крупный в прошлом адвокат и кадетский деятель В. А. Маклаков — хотел оценить ход исторических событий за последние 50–60 лет с высоты, как он выразился, птичьего полета. Сравнивая борьбу общественных сил на исторической арене с шахматной партией, Маклаков писал: «Если Вы шахматист, то должны знать, что иная шахматная партия бывает проиграна безнадежно ходов за 30 до мата. С нами произошло то же самое. Ошибки и нерешительность Александра II, незаконченность его реформ, внутреннее противоречие между ними и его политикой сделали революцию неизбежной…»>11
Маклаков считал, что можно было избежать «фатального конца», если бы правительство вовремя овладело движением, но оно не сумело этого сделать и «на ошибки противника отвечало еще большими ошибками». Порой казалось, заключал он свои «пояснения», что это «не шахматная игра, а игра в поддавки…». Такое объяснение принимали в штыки другие деятели эмиграции.
Американский историк П. Кенез, написавший книгу о гражданской войне на Юге России, обратил внимание на то, что из-за отсутствия общей идеологии белые не смогли преодолеть разногласия внутри своего лагеря (между отдельными руководителями, между казаками и иногородними, между «федералистами» Кубани, Дона, Украины, Грузии и «централистами», выступавшими за «единую и неделимую Россию», между сторонниками ориентации на Антанту и на Германию и т. д.). Кенез сомневается, что эти беспомощные в политическом и идеологическом отношениях военные могли «на равных соревноваться с большевистскими интеллектуалами, которые провели годы в тюрьмах и изгнании, размышляя о будущей революции»>12.
Задним уже числом вожди и участники «белого движения» писали о том, что не было в их армиях «положительных» лозунгов, что не сумели устроить тыла, не хотели обуздать грабежи и насилия, чинившиеся и войсками, и государственной стражей, и контрразведкой. Проиллюстрируем эти утверждения некоторыми примерами из одной рукописи, сохранившейся в архиве под названием «Записка о причинах крымской катастрофы». Автор записки — полковник, служивший в армии генерала /18/ Врангеля начальником судной части 1-го корпуса. Уже будучи в эмиграции, он решил оставить свидетельство для истории. «Население местности, занятой частями крымской армии, — пишет автор записки, — рассматривалось как завоеванное в неприятельской стране… Крестьяне беспрерывно жаловались на офицеров, которые незаконно реквизировали, т. е., вернее, грабили у них подводы, зерно, сено и пр…Защиты у деревни не было никакой. Достаточно было армии пробыть 2–3 недели в занятой местности, как население проклинало всех… В сущности никакого гражданского управления в занятых областях не было, хотя некоторые области были заняты войсками в течение 5–6 месяцев… Генерал Кутепов прямо говорил, что ему нужны такие судебные деятели, которые могли бы по его приказанию кого угодно повесить и за какой угодно поступок присудить к смертной казни… Людей расстреливали и расстреливали. Еще больше их расстреливали без суда. Ген. Кутепов повторял, что нечего заводить судебную канитель, расстрелять и все….»>13
Та же картина наблюдалась в тылу деникинских войск. «Вся обывательская масса в ее целом была взята под сомнение в смысле ее политической благонадежности», — писал потом деникинский журналист. А то, что творилось в застенках контрразведки Новороссийска, напоминало, по его словам, самые мрачные времена средневековья. Попасть в это страшное место, а оттуда в могилу было легко для любого «обывателя».
Живые свидетели рассказывали, что обстановка в белом тылу представляла собой что-то ни с чем не сообразное, дикое, пьяное, беспутное. Никто не мог быть уверен, что его не ограбят, не убьют безо всяких оснований. Что касается отношения к взятым в плен красноармейцам, то жестокости допускались такие, о которых «самые заядлые фронтовики говорили с краской стыда». И все спекулировали. Спекулянты на юге определяли курс русской и иностранной валюты, скупали золото и драгоценности, «скупали гуртом весь сахар, весь наличный хлеб, мануфактуру, купчие на дома и именья, акции железных дорог и акционерных компаний»>14.
Произвол, насилия и беззакония царили всюду, где проходили белые армии, белогвардейские банды, войска интервентов. Не кто иной, как сам А. И. Деникин, подтверждает, что в тылу Добровольческой армии спекуляция достигла размеров необычайных, а казнокрадство, хищения, взяточничество стали обычными явлениями. Он вынужден был признать, что руководители «белого движения» были вождями без народа, что они не учитывали «силу сопротивляемости или содействия народной массы»
