Агния, дочь Агнии - [17]
Когда Нубиец с помощью верных своих соратников снова стянул отряды в цельное войско, стало заметно, как поредели ряды рабов. Повсюду вокруг валялись тела раненых и убитых, и даже при беглом взгляде было видно, что на одного убитого скифа приходится не меньше трех пораженных противников.
Этот вид усеянного телами поля вселил лихую уверенность в сердца скифов и поколебал души рабов. Теперь они оставили свои мечты о разгроме скифского воинства и думали только об одном: как пробиться сквозь этот страшный заслон и бежать, бежать из холодных скифских степей. Или умереть свободными.
Чутьем раба и опытом воина Нубиец без слов понял своих товарищей и сосредоточил всю волю на решительном этом усилии. Как литой кулак, ударили отряды рабов по скифам. Они прошли сквозь их рассыпавшиеся сотни, не соблазняясь роковым преследованием, и устремились на юг, вдоль берега Борисфена. Скифы погнались за ними и, нападая то на левое, то на правое крыло сомкнутых отрядов, пытались оторвать воинов от слитной силы, вклиниться в гущу, бить порознь. Но отряды уходили, наращивая бег коней, расчетливо поражая смельчаков, особенно близко сунувшихся к лаве.
— Черномазого мне, живьем, живьем! — хрипел Мадай, крутя коня у самой лавы и прикрывая щитом голову, с которой был сшиблен шлем.
Тогда царские «отчаянные» заскочили в голову отрядов и нечеловеческим усилием отбили от остальных Нубийца и еще до сотни воинов.
Лава пронеслась.
Еще отдельные воины преследовали уходящие отряды, а скифская конница всей несметной силой теснила к берегу кучку храбрецов, оборонявшихся с мужеством отчаяния.
— Коней под ними убивайте, коней! — Мадай сам выпустил первую, тщательно прицеленную стрелу в шею вороного жеребца.
Жеребец упал на колени и стал валиться на бок. Нубиец соскользнул со спины, прыгнул вперед, как барс, и, рванув ближайшего всадника за ногу, сбросил скифа с коня, словно тот был не крепкий, одетый в тяжелые доспехи воин, а мешок сена. Но на пустой чепрак ему не дали запрыгнуть. Выставленные вперед копья надвинулись, грозя острыми наконечниками. Нубиец отмахнулся мечом, попятился, присел, избегнув петли брошенного аркана, и прыгнул вбок, но был опять встречен остриями копий.
— Что это мы делаем, скифские воины? — зычно крикнул Мадай. — Мы боремся с нашими рабами! Пока они видят нас вооруженными, они считают себя равными нам, свободными. Сейчас я возьму плеть вместо оружия, и вы увидите, скифы, они сразу поймут, что они только наши рабы!
Мадай соскочил с коня, отдал ближайшим к нему воинам меч, отстегнул колчан и протянул лук. Кольцо наставленных копий разомкнулось. Мадай Трехрукий вступил в круг, поигрывая длинной витой нагайкой.
Они стояли друг против друга, оба высокие, могучие, оба в дорогих изукрашенных доспехах — один с мечом, другой с плетью.
Сражение остановилось. Сделалось необычайно тихо.
Нубиец медленно обвел горящими глазами сплошной заслон из копий, толпу вооруженных скифов, теснившихся за этим заслоном. На Мадая он даже не взглянул. Разлепив запекшиеся губы, коротко прошептал всего одно слово. Черные ладони сжали рукоятку меча. Обоюдоострый клинок легко вошел в щель между поясом и нагрудным панцирем.
Я, Сауран, сын сколотов, и Аримас, внук Мая-кузнеца, были среди тех, кто сражался рядом с Черным Нубийцем до последнего его вздоха.
Агой!
Оставив своих воинов на поле подбирать раненых и обшаривать трупы, Мадай во главе «отчаянных» неожиданно объявился в становище и, спрыгнув с коня, шагнул за полог царского своего шатра.
Старухи метнулись в стороны, как летучие мыши.
Агния Рыжая, неверная жена его, лежала перед ним мертвенно-бледная, вытянув вдоль тела бессильные руки. И, глядя в незнакомое лицо этой зрелой женщины, Мадай был поражен редкой ее красотой. Опытным взглядом женолюба окинул Мадай всю ее фигуру, привычно отметив плавные линии бедер, круглые чаши высокой груди под простой рубахой, и снова жадно впился глазами в лицо Агнии.
Длинные, оттянутые к вискам глаза ее были прикрыты. Тень от ресниц подчеркивала горбинку короткого носа. Маленький рот с припухшими, вяло очерченными губами, казалось, не вязался с уверенной крутизной крепкого подбородка, и это кажущееся несоответствие придавало лицу строгое и вместе с тем беззащитное выражение. Прекрасное лицо забытой им жены, откинутые с чистого лба волосы, точно медные змеи, заплетающиеся вокруг головы, и вся она раскаленным клеймом вдавилась в дрогнувшее сердце Мадая.
Зачем, о боги, во имя какого богатства и какой славы все эти долгие годы глотал он пыль на опасных своих дорогах, лез очертя голову на неприступные стены горящих городов, чудом уходил от стрелы и клинка?
Прав, тысячу раз прав черный раб, укравший у него это сокровище, которому он сам не знал цены. Его любовь, та единственная, о которой он грезил, которую искал, завоевав полмира, ждала его здесь, в родных степях, в его шатре.
Агния застонала, повернулась, пучок трав сполз на плечо, и Мадай увидел почерневший от крови обломок стрелы, торчащий в горле женщины.
Агния открыла глаза и взглянула на стоявшего перед ней царя. Она смотрела на него спокойно и строго, и он, не раз видевший смерть в лицо, вдруг оробел.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Василий Ливанов пишет замечательные сказки для детей. Изящные и лиричные, они ненавязчиво доносят до маленького читателя результаты раздумий мудрого и доброго взрослого человека.
Пятьдесят лет в строю прослужил Родине русский офицер, ставший прототипом героя книги. О самых трудных годах его службы, годах войн и революций, утрат и предательств рассказывает эта повесть. Она основана на действительных событиях и посвящена памяти графа Алексея Алексеевича Игнатьева, военного атташе Российской империи во Франции, генерал-лейтенанта Рабоче-крестьянской Красной Армии.
Молодой артист цирка, клоун Сергей Синицын, решает усыновить шестилетнего детдомовца Ваньку. Все обстоятельства против такого решения, но клоун не меняет его. Его профессия — смешить людей, он любит их повеселить. Но не любит обманывать и предавать… Повесть известного актера, режиссера и сценариста В. Ливанова — о доброте, верности, товарищеской взаимовыручке и бескорыстной любви.
В юности он был похож на наследного принца – зрители до сих пор помнят прекрасное утонченное лицо Василия Ливанова в фильме «Слепой музыкант». Собственно, он и был наследным принцем: третий в актерской династии Ливановых: внук артиста Николая Ливанова, сын знаменитого мхатовца Бориса Ливанова. Можно сказать, что судьбу Василия Ливанова определил круг завсегдатаев дома его родителей. Это Б. Пастернак, В. Качалов, Н. Черкасов. «Общение с отцом, с кругом его друзей – это моя школа в искусстве. У нас в доме перебывала вся советская творческая интеллигенция», – скажет позже Василий Ливанов. Василий Ливанов – чрезвычайно многогранный гений, без которого нельзя представить себе советский кинематограф и мультипликацию.
Может ли обычная командировка в провинциальный город перевернуть жизнь человека из мегаполиса? Именно так произошло с героем повести Михаила Сегала Дмитрием, который уже давно живет в Москве, работает на руководящей должности в международной компании и тщательно оберегает личные границы. Но за внешне благополучной и предсказуемой жизнью сквозит холодок кафкианского абсурда, от которого Дмитрий пытается защититься повседневными ритуалами и образом солидного человека. Неожиданное знакомство с молодой девушкой, дочерью бывшего однокурсника вовлекает его в опасное пространство чувств, к которым он не был готов.
В небольшом городке на севере России цепочка из незначительных, вроде бы, событий приводит к планетарной катастрофе. От авторов бестселлера "Красный бубен".
Какова природа удовольствия? Стоит ли поддаваться страсти? Грешно ли наслаждаться пороком, и что есть добро, если все захватывающие и увлекательные вещи проходят по разряду зла? В исповеди «О моем падении» (1939) Марсель Жуандо размышлял о любви, которую общество считает предосудительной. Тогда он называл себя «грешником», но вскоре его взгляд на то, что приносит наслаждение, изменился. «Для меня зачастую нет разницы между людьми и деревьями. Нежнее, чем к фруктам, свисающим с ветвей, я отношусь лишь к тем, что раскачиваются над моим Желанием».
«Песчаный берег за Торресалинасом с многочисленными лодками, вытащенными на сушу, служил местом сборища для всего хуторского люда. Растянувшиеся на животе ребятишки играли в карты под тенью судов. Старики покуривали глиняные трубки привезенные из Алжира, и разговаривали о рыбной ловле или о чудных путешествиях, предпринимавшихся в прежние времена в Гибралтар или на берег Африки прежде, чем дьяволу взбрело в голову изобрести то, что называется табачною таможнею…
Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.
Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.