Агнесса - [43]

21.

В ту первую, самую страшную ночь, когда Агуля умирала, я сидела у ее постели с лампами и молила Бога: «Если она будет жить, если она поправится, то я…» И я дала обет. До того я пренебрегала родней мужа. Я своим слала посылку за посылкой, а им — ни одной. А у него был брат в Ростове — хлюпик и неудачник, и у него жена и дети. И вот я дала обет, что и им стану помогать.

Конев созвал всех армейских врачей, но этим не ограничился — вызвал из Новосибирска профессора по детским болезням, и тот срочно прилетел на самолете. Он и спас Агулю. Я всегда буду благодарна Ивану Степановичу за это.

Как только Агуле полегчало, я выслала брату Миронова в Ростов посылку. Потом мне жена этого брата Надя рассказывала: узнав, что пришла посылка, сбежались все соседи, а когда увидели, что в ней, стали говорить Наде: «Когда Агнесса приедет, за такую посылку ты должна ей поклониться до земли».

Про этого брата Мироши я еще расскажу позже, а теперь продолжу про Агулину болезнь. Ей надо было сделать рентген. Я запротестовала категорически: не дам везти никуда! Начальник санчасти меня успокоил: «И не надо, мы привезем рентгеновскую установку к вам домой».

И правда. Привезли в огромной машине, внесли, техник налаживает, а врач-рентгенолог остановился в дверях как вкопанный, язык у него от смущения отнялся — к такой гранд-даме попал!

Еще раньше мне начальник санчасти назвал его фамилию, она мне показалась знакомой, я и говорю — узнайте, пожалуйста, не был ли он в Майкопе? Ответ: да, был. И вот когда он так в дверях остановился, я сразу ухватила семейное сходство — в той семье наших майкопских соседей все были похожи друг на друга. Я и спрашиваю:

— Мне сказали, вы из Майкопа. А вы семью Аргиропуло не помните?

Он еще сильнее смутился.

— Помню…

— Там были две сестры и брат, помните?

— Так вы Лена или Агнесса?

— Агнесса.

Сделал снимок, от смущения так и не отошел. Проявил у нас, а я тем временем вспомнила все подробности. Его родители были торговцы, богатые, имели магазин. Он был еще сопливый мальчишка лет десяти, а мы с подругами (Лена уже к нам не снисходила) — старше его на несколько лет, и хотя почти барышни, а с увлечением играли в какую-то фантастическую игру, и по ходу этой игры нам понадобилась собака-ищейка. Увидели — стоит мальчишка и с завистью на нас смотрит. «Будешь с нами играть?» — спрашиваем. «Буду!» — «Только нам нужна собака-ищейка, выловить страшных преступников…» Он тотчас стал на четвереньки и начал азартно гавкать.

Но не из-за этого, конечно, он так смутился, а потому, что я, майкопская, знала, что у его отца был магазин и что старший его брат стал жуликом, — весь Майкоп об этом знал.

Вечером я пригласила их с женой на ужин, расфуфырилась. Как же мне было не блеснуть перед своими, майкопскими! И ужин подан был с царским блеском. Теперь думаю — напрасно я им пыль в глаза пускала, они и так почти речь потеряли от смущения. А тут я еще спросила про брата (жулика этого), и доктор мой сразу как палку проглотил.

— Нет, — говорит, — никакого такого брата у меня не было, это ошибка.

Хорошо хоть про магазин я не напомнила! Мне теперь ясно, что он не очень-то в восторге был от нашей встречи. Вероятно, как на иголках провел весь вечер — не напомню ли я про магазин.

С Коневыми мы в Монголии дружили, бывали друг у друга в гостях. Когда они пришли к нам в первый раз, жена Ивана Степановича — большая, крупная, толстая, очень черно насурьмленные брови — все поучала нашу прачку, как именно надо стирать, рассказывала, что надо заранее замачивать белье, давать ему «откиснуть». Сразу видно было — мастер она этого дела, не раз самой приходилось. Мы с Мирошей подарили ей дамские золотые часы — их тогда еще трудно было достать, это была редкость…

Миронов из Москвы все время запрашивал, как мы там с Агулей, и давал знать о себе, но подробностей не сообщал, а только таинственно: приедешь — узнаешь. Как только Агулю стало можно везти, мы поспешили в Москву.

Взгляд извне. Агуля:

Обратно, помню, мы переезжали через какую-то границу. До Улан-Удэ ехали на машинах. Мы с мамой и Марией Николаевной в закрытой легковой. В Улан-Удэ нас ждал вагон, который прицепили к поезду. Мама везла из Монголии так много вещей, что весь «салон» доверху был ими завален.

22.

И вот приезжаем в Москву. Перрон Ярославского вокзала. Агуля увидела в окно Сережу, так и запрыгала: «Папа! Папа!» Он вошел в вагон, она тут же кинулась ему на шею — бледненькая, вся прозрачная после болезни.

У Мироши чудесные были глаза — светло-карие, большие, выразительные, я многое научилась по ним читать. И тут встретилась с ним взглядом, вижу: он счастлив, и не только встречей с нами… Я горю нетерпением узнать, но он — ни слова, улыбается таинственно. Вижу только, что он не в форме НКВД, а в прекрасном заграничном коверкотовом пальто.

Хлопоты о вещах, как выгружать, как доставить, все это нас не касается, для этого есть «подхалимы»… А мы выходим из вокзала, нас ждет большая роскошная машина, садимся в нее и — по московским улицам. После Улан-Батора, как в кипучий котел попали. И вот уже проехали Мясницкую (тогда уже называлась улицей Кирова), и площадь Дзержинского, и площадь Свердлова, я жду — свернем к гостинице. Ничуть нет! В Охотный ряд, на Моховую, мимо университета, Манежной… Ничего не понимаю! Большой Каменный мост… Куда же мы?