Агнешка, дочь «Колумба» - [72]

— Как тебя зовут?

— Варденга.

— А по имени?

— Теофиль.

— Повтори все вместе, сначала имя, потом фамилию.

— Теофиль Варденга.

И сразу сник. Повторить при всех вслух два таких слова — это и взрослому нелегко.

— Ты зачем кинул в Яцека Зависляка гнилой грушей?

Молчит. Зато позади него слышны перешептывания и смех. Раздается чей-то дерзкий, грубоватый голос:

— Что ни Зависляк — то русский, то немец, то поляк.

Шум, громкий смех.

— Что это значит? — Агнешка повышает голос. Чуть позже, чем следовало, потому что начался бедлам.

— Зависляки — подкидыши.

— Каждый другой масти.

— От Оконя.

— От Семена-бродяги.

— От Макса-немца.

— Ты, дурак не знаешь! От кузнеца, а не от немца.

— Сам дурак!

— А по тебе вша ползает.

— А у тебя гляделки гноятся.

— А у тебя — уши.

— А твой отец — пьяница.

— Да и твой не лучше.

Там настоящая свалка, а тут Варденга сцепился с Томеком. Элька плачет от унижения и стыда.

— Тихо! Все замерли.

— Геня и Яцек, сядьте! Внимание, ребята! Если в классе не будет идеальной тишины, то игра и прогулка отменяются. Поняли?

Выжидание. Ребята увещевающе толкают друг друга локтями и помалкивают. Агнешка останавливается около второй парты.

— Варденга и Зависляк, встаньте! Повтори за мной, Варденга: Томаш Зависляк — мой товарищ. Не хочешь? Томек, покажи товарищу пример.

— Теофиль Варденга — мой товарищ.

— Хорошо. Теперь ты.

— Томаш Зависляк — мой товарищ, — нехотя прохныкал Теофиль, отвернувшись в сторону.

— Так оно и есть. Теперь повторите все: Зависляки — наши товарищи.

— Зависляки — наши товарищи.

— Запомните это. Теофиль, у тебя больные глаза. Скажи отцу, чтобы завтра пришел ко мне.

— Его отец сидит.

— Тогда пусть мама придет.

— У меня нет мамы.

— Я сама приду к тебе домой. Сегодня днем. После перемены, ребята, я раздам вам карандаши и тетради. Тетради надо красиво надписать. Сначала попробуем мелом на доске. Кто из вас умеет писать?

Пять, восемь, десять рук. Значит, шестеро — первоклассники, включая, разумеется, и Марьянека, поэтому-то он и жалуется:

— А почему я не умею?

— Научишься, — утешает его Агнешка. — Твою тетрадь я сама надпишу. Уля, подойди к доске и возьми мел.

Двери класса с грохотом распахиваются. На пороге стоит Бобочка — растрепанная, задыхающаяся, разъяренная. Бросив взгляд на Улю у доски, она накидывается с криком на Агнешку:

— Ты что с моей внучкой сделала? Небось не ксендз и не доктор, чтобы распоряжаться. В суд на тебя подам!

Агнешка проворно хватает занесенную над ней клюку и заставляет опустить ее. Свободной рукой она указывает на герб, висящий над столом.

— Пани Бобочка, — спокойно спрашивает она, — вы знаете, что это такое?

— Ты, барышня, дурочку из меня не делай! Еще бы не знать! Государственная икона.

— Государственный герб. Потому что здесь государственная школа, и я в этой школе — тоже государственная. Так что разговаривайте вежливо, а не то, прошу прощения, я подам в суд. Что у вас, слушаю.

Уля возле доски покраснела, дети с любопытством посматривают и перешептываются. Агнешка ждет. И уверенность покидает Бобочку. Разгон потерян, и старуха как бы сникает.

— Вы ей крещеные волосы остригли, — бормочет она, — теперь умрет мое дитятко.

Агнешка снимает с кафедры свой стул и ставит его перед Бобочкой.

— Ничего с Улей не случится. Не верьте вы этим предрассудкам. Сядьте, отдохните. Раз уж вы пришли, послушайте наш урок.

Бобочка чуть не шарахнулась. Машинально перекрестилась. Но Агнешка крепко держит ее за локоть. И любезно улыбается.

— Да чего уж мне… на стуле-то? — защищается Бобочка.

К полудню возле школы собралось порядочно народу — и детей и взрослых. До них уже дошла весть, что Бобочка разлетелась бить учительницу, но как вошла в класс, так там и осталась. Даже Пшивлоцкая и солтыс то и дело выглядывают из лавки и смотрят на школу. Легко ли поверить? Те, кто посмелее, заглядывают через окно прямо в класс. Даже дед Лопень притащился сюда из любопытства и чаще других подбирается к окну, потому как глуховат, да и робеет меньше других — не зря же он покумился с учительницей.

— Ну как там, дедуся? — пристают к нему женщины. — Бобочка-то что? Ругается? Жалуется?

— Да нет.

— А вы ее видите?

— За партой сидит с ребятишками.

— Ни за что не поверю, — удивляется Коздронева. — Подвиньтесь-ка, дедушка.

— Ну смотри, смотри. И расслышишь лучше.

— Колдовство, да и только! Сидит!

— Мам, а что учительница делает?.. — тянет Коздроневу за подол белоголовый Метя.

— Шар такой синий крутит. А теперь корабль показывает.

— Лодку, что ли? — И кто-то из женщин подходит ближе.

— Корабль. Говорит, что Ко… Колумб называется.

— Чудо-юдо… Еще какой-то Колумб…

— Америку, говорит, нашел, — сообщает шепотом Коздронева.

— Слушайте, слушайте, кума. И все нам пересказывайте.

— Еще про кого-то объясняет. Про Маркополо или как его там…

— Это кто ж такой?

— Говорит, путешественник.

— Поляк? — расслышал и дед Лопень. — Из наших, значит.

Ребята в классе не отрывают глаз от Агнешки и «Колумба», заслушались и давно уже перестали оглядываться на Бобочку. Не замечают они и суеты под окном, и седых усов деда Лопеня, торчащих над подоконником.

— Вы были на море? Вправду? — Марьянек так разволновался, что уже не может сдержаться.