Агнешка, дочь «Колумба» - [7]

— А ничем! Хоть бы они все сгнили. Чтоб их болото!.. — выразительно растопырив и затем плотно сжав пальцы, закончил он проклятие. — Был бы покой.

— Не боятся они никого, это точно.

— Ну да. Зато нам теперь до них нет никакого дела.

Однако пора, пожалуй, пробираться к выходу. Агнешка чувствует себя довольно беспомощно и пытается перехватить взгляд, привлечь внимание забившегося в дальний угол у двери кондуктора.

— Хробжички… уже следующая?

Оба собеседника внезапно умолкают на полуслове и подозрительно смотрят на Агнешку. Да и не одни они. Такой обычный, казалось бы, вопрос заставил стихнуть весь автобус. И только мотор гремит к грохочет на выбоинах. Кондуктор выпрямляет изогнутую по форме сиденья спину, одергивает куртку; он явно медлит с ответом.

— Вы спрашиваете Хробжички? Вы не ошибаетесь?

— Да, Хробжички.

— А может, Хробжицы?

— Но… я точно знаю. Хробжички.

Кондуктор, очень светлый блондин с застенчивым, помеченным оспинками лицом, краснеет под выжидательными взглядами пассажиров и быстро-быстро моргает белесыми ресницами.

— Довольно далеко придется идти. И не по дороге. На старом месте остановки уже нет. Сошли бы вы лучше в Хробжицах, оттуда ближе — паромом, через озеро.

— Как бы не так! — вмешивается солдат, певуче растягивая слова. — Был паром, да сплыл.

— Все равно, — возражает его приятель в спецовке. — Лучше ей было выйти в Хробжицах.

— Откуда же я могла знать…

— Жаль.

— Поезжай, барышня, до Бялосоли! — неожиданно бросается в наступление баба с корзинкой. — Там чудесный источник нашли, ненатуральный, он все зло из людей вытягивает.

— Да какой тебе ненатуральный, мать, — минеральный.

Владелица корзинки свирепеет и грозно смотрит на маловера — верзилу в поношенном свитере; однако, чтобы скрестить свой взгляд с очками на его самоуверенном носу, ей приходится здорово задрать голову.

— Ты меня, гражданин студент, не поправляй, не учи. Ненатуральный или минеральный, всяк от бога.

Агнешка и кондуктор обмениваются растерянными улыбками, оба довольны, что любопытство окружающих переключилось на новые объекты. Но радость их преждевременна.

— Ну как? Вы не передумали? — во всеуслышание спрашивает солдат.

И снова невыносимый, непонятный обстрел многих пар глаз, с интересом, удивлением или скрытой насмешкой устремленных на нее. Но вот мальчишеский ломающийся фальцет, обладатель которого не виден в толпе, дурашливым выкриком нарушает тишину:

— Отличные парни в Хробжичках. Одни зетемповцы[2].

Кондуктор стучит компостером по металлическому поручню, автобус замедляет ход, тормозит.

— Раз так, мы вас здесь высадим.

— А отсюда далеко?

— Ну… несколько километров будет. Держите влево, все время вдоль берега. Плотина доведет.

Агнешка пытается сохранить спокойствие. Ах, скорей бы уж… Чего они так на меня уставились… Она спотыкается о чьи-то ноги: на ступеньке у самой двери сидит подросток. Лицо нахальное, глазки маленькие, наверно, это он брякнул насчет отличных парней… А ведь и ей такой может попасться… Все эти мысли мелькают с быстротой молнии. Флокс теряет равновесие и через открывшуюся дверь вываливается в заросли пыльных сорняков у обочины. Какой мерзкий тип! Смысл его последних, шутовским тоном брошенных слов доходит до Агнешки с опозданием — она как бы на минуту оглохла; теперь же эти слова, слог за слогом, всплывают в памяти под шум автобуса, удаляющегося в облаке мучнистой пыли, летящей за его широким виляющим задом; облако это наконец полностью закрывает автобус, вычеркивает из поля зрения. Его уже не догнать, не догнать. Вот что сказал ей на прощание этот молокосос:

— Приготовь пистолет, девушка. Пригодится.

ПОЛУУТОПЛЕННИК

Никто, кроме Агнешки, не вышел на этом безлюдном перекрестке. Тишина, глубокая тишина, край света, осень, и только Флокс жалобно скулит в ее объятиях. Она шлепает собачку, но и от этой трезвой строгости не исчезает судорожно сжавшая сердце беспомощность. Агнешка вспоминает про бинокль, вытаскивает его из кармана куртки и вешает на шею. Пусто. Никого. Слева — излучина озера, справа — заливные луга, беспорядочно изрезанные оросительными канавами, вдалеке, за озером, — очертания поселка, наверно тех самых Хробжиц, где ей следовало выйти. А впереди, возле самого истоптанного в пыль шоссе, начинается и бежит среди болот едва заметный, низкий вал плотины, обозначенный глазками никогда не просыхающих луж. Ничего больше здесь и не высмотришь. Постепенно Агнешка преисполняется холодной, яростной решимости. Она морщит лоб, помеченный у самых волос маленьким косым шрамом, и, как всегда перед принятием трудного решения, закусывает губу — вероятно, еще и потому, что женским чутьем угадывает, какой беспомощный и наивный у нее рот и как она по-детски надувает губы, попадая в запутанную ситуацию. Агнешка стаскивает куртку, продевает ее рукава в ручки чемодана и несессера, затягивает узел и водружает все свои пожитки на плечо, Флокса она запихивает в полу куртки, словно в маленький гамачок, — вот и готово, мы го-о-оры покоряем, ничего, как-нибудь доберемся. Флокс, сиротинка, красиво здесь, верно? Нам нравится, мы довольны, нам будет хорошо, верно? Флокс, как ты думаешь, кого это тащат лошади по плотине на веревке, лицом по земле? Не молоденькая ли это девушка случайно? Ах, собачка, ну что за чепуху ты болтаешь. Даже смешно слушать, ей-богу. Отличные ребята, одни зетемповцы. Великолепно. Флокс… Ты что, боишься? А мне теперь уже все нипочем.